Торговец пушками - Хью Лори

Он плюхнулся обратно на стул и вновь принялся хрустеть шеей. Жаль, что я не мог ему помочь. Хотя бы самую малость.

– Сара там, где мы всегда сможем достать ее, если понадобится, – продолжал он. – Скажем, сейчас, когда вы ведете себя как настоящий британский пай-мальчик, такой надобности у нас нет. О’кей?

– Нет, не о’кей. – Я вдавил окурок в пепельницу и выпрямился во весь рост. Похоже, Барнса это ничуть не взволновало. – Или я увижу ее собственными глазами – удостоверюсь, что с ней все в порядке, – или я выбываю из игры. Причем не просто выбываю. Возможно, я даже прикончу вас прямо здесь – просто чтобы доказать, насколько серьезно я выбываю из игры. О’кей?

И я начал медленно приближаться. Я предполагал, что он может позвать Карлов, но меня это ничуть не беспокоило. Дойди дело до худшего, мне хватило бы и пары секунд, тогда как Карлам понадобилось бы не меньше часа, чтоб привести в действие свои потешные туши. Вот тут-то я и понял, почему он так спокоен.

Все это время рука его была в портфеле, стоявшем сбоку, и, когда она вынырнула снова, я отметил, как блеснул серый металл. Пистолет был большой. Барнс небрежно держал его в районе своего паха, нацелив точно в область моего живота, а расстояние между нами было не больше восьми футов.

– Смотри-ка, Пиноккио! – воскликнул я. – Кажется, у мистера Барнса вот-вот случится эрекция. Это у вас там на коленках случайно не «кольт-дельта-элит»?

На этот раз он не ответил. Просто смотрел.

– Десять миллиметров, – не унимался я. – Пушка для тех, у кого либо пенис с ноготок, либо проблемы по части стрельбы.

Я лихорадочно соображал, как преодолеть эти восемь футов, чтобы он не успел всадить в меня пулю. Задача сложная, но, в принципе, выполнимая. Конечно, если ты мужик с яйцами. И останешься с ними.

Должно быть, он прочел мои мысли, так как взвел курок. Очень медленно. Надо признать, щелчок прозвучал убедительно.

– Вы знаете, что такое «Глейзер», а, Томас? Он говорил очень мягко, почти мечтательно.

– Нет, Расти. Я не знаю, что такое «Глейзер». Это, случаем, не ваша надежда уморить меня занудством, вместо того чтобы просто меня пристрелить? Кончайте!

– Пуля «Глейзер», Томас, – это такая маленькая чашечка из меди. Заполненная зарядом чистого свинца в жидком тефлоне. – Он подождал, пока я переварю, хотя прекрасно знал, что все это мне хорошо известно. – При ударе «Глейзер» гарантированно отдает мишени девяносто пять процентов своей энергии. Никаких ран навылет, никаких рикошетов – один сплошной нокдаун. – Немного помедлив, он глотнул виски. – Большие-большие дырки, Томас.

Должно быть, мы оставались в таком положении довольно долго: Барнс – вкушающий виски, и я – вкушающий жизнь. Я чувствовал, что вспотел, лопатки нещадно чесались.

– О’кей, – сказал я наконец. – Возможно, я не стану убивать вас именно сейчас.

– Рад слышать, – ответил Барнс после довольно долгого молчания. Но «кольт» даже не шелохнулся.

– Большая дырка в моем теле вряд ли вам сильно поможет.

– Но и не сильно навредит.

– Мне нужно поговорить с ней, Барнс. Я здесь только из-за нее. Если я с ней не поговорю, то ваша затея потеряет всякий смысл.

Прошла еще пара сотен лет, прежде чем мне вдруг показалось, что Барнс улыбается. Я не знал – чему и когда появилась улыбка. Это было все равно как сидеть в кино перед началом сеанса и пытаться определить, действительно свет потихоньку гаснет или тебе это только кажется.

И тут меня словно стукнуло. Вернее сказать, приласкало. «Флер де флер» от Нины Риччи, в концентрации один к миллиарду.

Мы сидели на берегу реки. Только я и она. Само собой, Карлы тоже топтались где-то неподалеку, но Барнс велел им держать дистанцию, и они ее держали. Лунный свет разрезал воду прямо до места, где мы сидели, озаряя лицо Сары теплым, молочным сиянием.

Она выглядела ужасно и в то же время потрясающе. Чуть похудела и явно плакала больше, чем нужно. Они рассказали ей о смерти отца двенадцать часов назад, и сейчас мне больше всего на свете хотелось обнять ее за плечи. Но почему-то я подумал, что это будет не к месту. Сам не знаю почему.

Какое-то время мы молчали, глядя поверх речной глади. На прогулочных катерах погасили свет, настало время уток. По обе стороны лунного пятна река была темна и недвижна.

– Вот, – сказала она.

– Да, – сказал я.

Снова наступило долгое молчание. Каждый из нас думал о том, что нужно сказать. Это было как большой бетонный шар, который тебе позарез надо поднять. И вот ты все ходишь и ходишь кругами в поисках подходящего места, чтобы ухватиться, а его там просто нет.

Сара сделала заход первой:

– Скажи честно. Ведь ты не поверил нам? Она едва не засмеялась, и я едва не ответил, что ведь и она не поверила мне, когда я говорил, что не пытался убить ее отца. Но вовремя остановился.

– Нет, не поверил.

– Ты подумал, это шутка? Пара сбрендивших янки, которым всюду мерещатся призраки?

– Что-то вроде того.

Она разрыдалась, и мне пришлось пережидать, пока шквал утихнет. Дождавшись, я прикурил две сигареты и одну протянул ей. Она глубоко затянулась и затем каждые несколько секунд щелчком стряхивала несуществующий пепел в реку. Я же изо всех сил делал вид, что не наблюдаю за ней.

– Сара. Прости меня. За все. За все, что случилось. И за тебя. Я хочу… – Хоть убей, но я никак не мог придумать, что сказать. Просто чувствовал, что должен говорить. – Я хочу все исправить. Хоть как-то. То есть я знаю, что твой отец…

Она подняла на меня глаза и улыбнулась – так, словно хотела сказать, чтобы я не переживал.

– Но ведь всегда есть выбор, – продолжал я нести ахинею, – как поступить – правильно или неправильно. И неважно, что произошло. На этот раз я хочу поступить правильно, Сара. Ты понимаешь?

Она молча кивнула. Что с ее стороны было чертовски вовремя, поскольку я не имел ни малейшего понятия, о чем говорю. Мне хотелось сказать ей так много, но моих мозгов катастрофически не хватало, чтобы грамотно рассортировать слова. Почтовое отделение за три дня до Рождества – вот что напоминала сейчас моя голова.

Она тяжко вздохнула.

– Он был хорошим человеком, Томас. Ну что на это ответишь?

– Я уверен. Мне он понравился. И это было правдой.

– Я поняла это только год назад. Знаешь, ведь о родителях, ну, вроде как никогда не думаешь, что они такие-то или какие-то иные, правда? Что они хорошие или плохие. Они просто родители. Они просто есть. – Она замолчала. – Пока их не станет.

Мы снова уставились на реку.

– А твои родители живы?

– Нет. Мой отец умер, когда мне было тринадцать. Сердечный приступ. А мама – четыре года назад.

– Прости, мне очень жаль.