Министерство по особым делам - Натан Энгландер

– Это хороший знак. Все кончится хорошо.

– Он вернулся? – спросил Густаво.

Женщины опустили руки. Своим вопросом Густаво озадачил Лилиан. Разве ответ не очевиден? Да Фрида подскочила бы на постели от радости, если б во сне увидела, что Пато вернулся. Фрида села за свой стол, Лилиан пошла к своему.

– Столько дел накопилось, – вот и все, что она сказала.

Густаво почесал за ухом.

– Лилиан, – позвал он. Лилиан подняла голову.

– Это же надо, чтобы человек так изменился! Всего-навсего нос, но ты день ото дня выглядишь все красивее. – Густаво пнул батарею. – Поговорим у меня в кабинете?

– О чем?

– Это личное дело, – ответил он.

– Я же все расскажу Фриде. Сам знаешь, у нас друг от друга секретов нет.

Густаво еще раз пнул батарею, потер шею, всем своим видом показывая, как ему тяжело.

– Тогда встань, – попросил он. – По крайней мере, встань и подойди ко мне.

Лилиан подошла.

– В чем дело, Густаво?

– Сейчас не самое подходящее время заваривать кашу. – Густаво помолчал, ожидая, что Лилиан его прервет. – У нас есть влиятельные клиенты.

– Есть, – подтвердила Лилиан. – У тебя солидная репутация. Разрулил много деликатных дел. На высшем уровне.

– Ты не только свою жизнь ставишь на карту, – заметил Густаво. – Из-за тебя всем нам не поздоровится.

– Из-за меня? – переспросила Лилиан. – Ты правда так считаешь?

– Мне звонил генерал. Ты украла его карточку. У меня.

– А они украли младенца. И кто-то украл моего сына.

Густаво покачал головой.

– Ты же знала, что генерал этого так не оставит.

Лилиан смотрела на него не мигая.

– Знала же, – повторил Густаво.

Они стояли, сверля друг друга взглядами.

– Тебе придется это сделать самому, – сказала Лилиан. – Тут такой случай, когда сделать это за тебя я не могу.

– Я ему обещал, – сказал Густаво.

– Работа мне нужна, Густаво. Без нее моей семье не прожить. Нас выбросят на улицу.

Густаво посмотрел на Фриду. Она выдержала его взгляд, и он снова повернулся к Лилиан.

– Я тебя не пойму, – сказала Лилиан. – Так не поступают. Не увольняй меня.

Густаво сжал губы.

– Ты уволена, – сказал он.

Фрида вскрикнула – пронзительно, дико. Густаво ушел в кабинет за чеком на выходное пособие – чек он выписал заранее, – достаточно щедрый, а на его взгляд, щедрее некуда. Лилиан не была потрясена. Ей даже вроде полегчало. Теперь можно не отвлекаться на работу.

Ведь все время ей нужно для Пато, нужно вернуть его, а когда он вернется, быть рядом. Если из-за работы она упустит возможность найти его, что толку в этих деньгах? А когда сын будет с ней, ничего другого ей не надо. Просто смотреть на Пато – и она уже не умрет с голоду. И это будет питать ее до конца жизни. Густаво вернулся и отдал Лилиан конверт. Первое, что пришло Лилиан в голову в эту минуту: прямо с утра надо съездить в Министерство юстиции и удалить с бланков ее рабочий номер.

От затхлого запаха, исходившего от стоявших по обе стороны его стула полицейских, деваться было некуда. Они, хотя Кадиш и не думал вставать, положили руки ему на плечи – придавливали к стулу. Это с какой такой стати? Он же не преступник (даже если какие-то законы он и нарушал, сейчас он в полиции не из-за этого). Если он в чем и виноват, то лишь в одном: поднял тут бучу.

Допустим, он ехал в участок с превышением скорости, в участке слишком громко заявлял о своих претензиях, а когда дежурный откликнулся на его просьбу без особого рвения, Кадиш, не долго думая, ворвался в кабинет subcomissario[41], потому что уже знал туда дорогу.

Лилиан заразила его своим оптимизмом. В Министерстве юстиции она воспряла духом, поверила: раз булочница дала показания, что видела полицейских, полиции придется это признать. Сам Кадиш не то чтобы воспрял духом, но решил: почему бы не предпринять еще одну попытку. И вызвался съездить в полицейский участок, куда Пато доставили в первый раз.

– Что за манера врываться в участок и скандалить? – сказал офицер, сидевший за столом. – Тут вы не имеете права ничего требовать, и прежде всего, чтобы я вас принял. Я вас помню, – добавил он. – И знаю, кто вы.

– И на том спасибо, – сказал Кадиш. Полицейский слева ткнул его в бок.

– Зачем, – спросил офицер, – вы явились сюда снова?

На тычок и грубость Кадиш даже не обратил внимания – ему, как никогда, требовалось узнать, жив ли сын, поэтому миндальничать он не стал.

– За каким еще хреном человек приходит в полицию? Ясно, что за помощью! За каким еще хреном вы тут сидите?

– Иногда сюда приходят с повинной, – сказал офицер. – Последнее время у людей часто просыпается совесть. Может, и вас совесть мучит? Хотите в чем-то признаться?

– Я пришел спросить, не хотите ли вы облегчить душу, – сказал Кадиш. – Если у вас есть что мне сказать, сейчас самый подходящий случай.

Лицо офицера поскучнело. Он снял очки, положил их рядом с документами Кадиша.

– Едва ли разумно вести разговор в таком тоне. Хотите совершить самоубийство – идите домой и пальните себе в голову.

– А если я умру на этом стуле, меня все равно отгрузят домой и скажут, что я застрелился?

– До отгрузки дело может и не дойти.

Кадиш рванулся было вперед, но полицейские держали его крепко.

– Я знаю, что вы делаете, – сказал Кадиш. – И знаю как.

Офицер взял удостоверение Кадиша.

– Господин Познань, – сказал он, заглянув в удостоверение. – Что вы можете знать?

– Вообще-то я пришел, чтобы вы помогли мне выяснить, где находится мой сын, – сказал Кадиш. – Теперь у меня есть свидетель. Вас видели. Если вы готовы это признать, тогда я замолкаю, как вы и рекомендуете.

– Увы, слишком поздно, – ответил офицер. – Возможность расцеловаться и помириться вы уже упустили.

– Вы арестовали моего сына, – сказал Кадиш. – Потом освободили, отдали его мне, в этом самом участке. Потом пришли ко мне домой и снова его забрали.

– Мы снова его забрали?

– Это неважно, – сказал Кадиш. – Если ваша сотрудница согласится дать показания или если мне дадут страницу из вашего журнала приводов, дело сдвинется, и есть надежда получить habeas corpus. Так что, если вы скажете, как было дело, это нам поможет.