Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

Пока шла наша беседа, девицы поочередно (а их было, наверное, больше десяти!) шмыгали туда-сюда, накрывая на стол. И когда гостеприимный хозяин пригласил нас за стол, мы просто обомлели. Такого обилия разнообразных блюд, вин и закусок никому из нас до сих пор не доводилось видеть. Мы, конечно, не упустили случая. Узнали мы вкус и настоящей, фирменной польской водки «Выборовой» (отборной), и «Монопольки». Конечно, и блюда многие были в диковинку. Да, поляк наш не ошибся: здесь «герман» ничего не забрал, а может, даже и добавил кое-чего.

И беседа, и застолье продлились почти до темноты. Галантно, как умели, мы поблагодарили ксендза за гостеприимство, за отменный обед и за содержательную беседу и сказали, что эта встреча нам запомнится надолго. И верно, до сих пор помнится!

Вышли мы, сопровождаемые этим католическим священником и почти всеми девушками, следовавшими за нами в почтенном отдалении, тепло попрощались с ксендзом, раскланялись и с девушками. Вернулись мы к поляку, который нас так удачно отфутболил, чтобы и его поблагодарить за добрый совет. Ну а здесь, под действием ксендзового угощения и доброго вина, нам захотелось поговорить и с этим поляком. А поскольку уже стемнело, попросились и переночевать у него.

…Тертым калачом, веселым мужиком оказался этот хозяин. На наш вопрос, почему у ксендза столько служанок, рассказал он нам солененький анекдот о том, что когда Бог создал ксендза, он запретил ему, как своему наместнику на земле, жениться. Но. Как смертному человеку разрешил иметь женщину один день в году. Но то ли ксендз забыл, в какой именно день даровано это Богом, то ли Бог не указал конкретно этого дня, так вот, чтобы не пропустить того дня… Дал понять нам этот хитрый поляк, что не такой уж он набожный католик, как, по-видимому, и многие другие его соотечественники.

Переночевали мы у него, утром позавтракали своим сухим пайком с «кавой», которой угостил нас раздобрившийся хозяин. Оставили ему баночку американского плавленого сыра и тронулись в дальнейший путь.

Как ни странно, но нашли мы свой штрафбат более или менее легко, хотя нас несколько обескураживали указки «Хозяйство Осипова-Батурина». Подумали, что рядом с нашим батальоном разместилась еще и какая-то часть неведомого нам Батурина. А оказалось, что наш комбат полковник Осипов ушел от нас на должность то ли командира стрелковой дивизии, то ли замкомдива. Вот это скачок! С командира батальона, пусть отдельного, пусть штрафного – сразу на дивизию! Хотя нам было известно, что на должности комбата штрафников он и звание полковника получил, и пользовался правами командира дивизии, как это предусмотрено положением о ШБ. Получил повышение и наш начштаба Василий Лозовой, передавший должность начальника штаба нашего батальона своему первому помощнику Филиппу Киселеву, моему ровеснику и другу.

Немного освоившись после долгой разлуки с батальоном, я узнал от помначштаба Николая Гуменюка о гибели в день моего ранения нескольких взводных командиров других рот, в том числе недавно появившихся в батальоне старшего лейтенанта Пильника Георгия, лейтенантов Остапенко и Грачева. В те же горячие дни боев были ранены, кроме меня, еще 9 офицеров из командного состава. Часть из них уже возвратились из госпиталей и медсанбатов в батальон, и я рад был снова увидеть, залечивших свои хотя и не тяжелые раны друзей Ивана Янина и Сергея Сисенкова. Успел узнать и о некоторых моих штрафниках. Как мне сообщили, славный командир отделения Пузырей выжил и даже не был ранен, восстановлен во всех правах и убыл в свою часть. Он и сейчас, более полувека спустя, стоит перед моими глазами – худощавый, подтянутый, тонкие губы, аккуратные усики, острый взгляд, собранность во всем, весь в движении. Сожалею, что не сохранил адреса его родственников и не смог восстановить с ним связи. Ранен был и мой заместитель Семен Петров, который очень заметно помогал мне и так смешил всех, кто еще не знал, что указательный палец его левой руки в результате ранения, полученного до штрафбата, был укорочен на две фаланги. А смешил он тем, что прикладывал этот обрубок к ноздре и делал якобы вращательные движения им. Впечатление этим «фокусом» производил потрясающее! О моем взводном писаре-переводчике Виноградове и ординарце Евгении-Жене так ничего и не узнал.

Зато узнал, что досрочно отчислены из ШБ за боевые отличия и тоже восстановлены во всех офицерских правах 231 человек! Это еще одно подтверждение того, что кроме искупления вины кровью, как это образно сказано в приказе «Ни шагу назад», было широко использовано и искупление подвигом.

Вообще, я уже говорил, что наши командиры подразделений имели дисциплинарные права и возможности получать воинские звания на ступень выше, чем в обычных войсках: комвзвода – права комроты и звание капитана, комроты – права комбата и звание майора, зам. командира батальона – права командира полка и звание подполковника. Такова была особенность штрафбата по его служебной иерархии.

Итак, я вернулся в батальон, командиром которого не представлял кого-нибудь, кроме Осипова. Конечно, все мы были рады этому назначению нашего «Бати» Осипова, но и сожалели, что ушел от нас заботливый, умный и честный командир. А вместо него комбатом был назначен подполковник Батурин. Пришел он к нам с одной медалью «ХХ лет РККА». Сам он был, как мы вскоре догадались, из числа пожилых кавалеристов, прослуживших где-то в глубоком тылу страны почти всю войну.

Это был внешне не очень привлекательный мужчина лет около 50, небольшого роста, круглый как колобок, с животом довольно внушительных размеров. Лицом он очень напоминал Ивана Ивановича Бывалова из фильма «Волга-Волга», которого с блеском сыграл Игорь Ильинский, знаменитый комик. Но Батурин оказался далеко не комиком, как вскоре стало ясно. А его командирским качествам, отношению к командному составу и к штрафникам еще предстояло проявиться. До конца войны оставалось немало – как оказалось, более 9 месяцев.

В своих записках, присланных мне уже в 2001 году в помощь для работы над первым изданием моей книги о штрафбате, мой фронтовой друг Петр Загуменников, незадолго до своей кончины от инсульта, писал: «Новый комбат был, кажется из политработников (так почему-то многие считали!), перешедших в конце войны на строевую (командную) работу. По характеру был он капризен и вообще не пользовался таким авторитетом и у офицеров, и у штрафников, как его предшественник, полковник Осипов Аркадий Александрович». Так что мои впечатления, наверное, не были необоснованными, хотя был он просто «засидевшийся» в тылу, да еще и с непростым характером.

В первый же день по прибытии в батальон, когда я сдавал документы в штаб, узнал, что действительно награжден, но не орденом, а только медалью «За отвагу». Я уже говорил, что эта медаль у нас, офицеров, ценилась не ниже солдатского ордена Славы. Конечно же, я был рад этой награде, но меня теперь мучили угрызения совести в том, что я разослал фотографии с чужим орденом «Отечественной войны 2 степени» своим близким! Стыдно-то как!

Вручал медаль мне новый комбат как-то неторжественно, не по-осиповски. Спросил, какие награды уже имею, и, как мне показалось, недобро усмехнулся, когда я бросил взгляд на его единственную медаль, полученную не за боевые заслуги, а только по случаю 20-летнего юбилея Красной Армии.