Нецелованный странник - Аякко Стамм

На фоне всего сказанного обратимся теперь к трагедии нашего Великого Русского народа и как с помощью Священного Писания мы можем выйти из этого ужасного тупика. Что же нам делать?

Существует уже явная русофобия. Причём она существует не только на равнинах нашей Родины, но и заграницей. Почему нет италофобии, франкофобии, англофобии, а только русофобия? В чём суть русофобии? Это почти всеобщая, прикрытая ненависть ко Христу, пребывающему в сердце русского народа. Нам кажется, что почти ни одному народу не удалось так глубоко воспринять Святое Православие. Дух истинной Церкви Христовой вошёл во все извилины нашей культуры. НАСТОЯЩИЙ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК – православный, не только в церкви, но и на улице, и повсюду, где он живёт, трудится, думает и чувствует. Вот к чему обращена эта ненависть – ко Христу. Тут не русофобия, а христофобия, наглая, дерзкая, липкая и упорная.

С точки зрения земной, логической, человеческой – русский народ поставлен в безвыходное положение. И это не без Промысла Божия, хотя многие псевдо правители России себя почитают гениально умными в своей разрушительной работе. Пора видимо нам весь свой взор обратить к небу и у одного Господа просить прощения и помощи. «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию».

Аз, как Первоиерарх Русской Православной Зарубежной Церкви, взываю ко всем русским православным людям и предлагаю следующее: вернуться к Церкви, очиститься от язычества в нашем быту, любить свою Родину, свою культуру, свои обычаи, не обращая никакого внимания на клевету, которая непременно обрушится на вас. Нас будут называть мракобесами, фашистами, нацистами. Все могут любить свою Родину, но мы, по мнению врагов наших, этого делать не имеем права.

Просите у Господа помощи, и если Господь в Ветхом Завете защитил Свой избранный еврейский народ, который нёс в своих недрах предков Божией матери (из Нея же родился по плоти наш Спаситель), послав ангела Своего, который усыпил вечным сном 170 000 ассирийских воинов, то Господь и в наши дни силен сокрушить врагов православного русского народа, отняв у них сердце ко злу.

Господь есть повелитель сердец человеческих. Когда две армии встречаются и готовы к сражению, всегда побеждает армия та, которой Господь дает сердце к победе. Поражённая же армия та, у которой Господь отнимает сердце к победе. Вот где кроется сущность всякого успеха человеческого на земле. Однако надо быть достойным такой Божией победы и никого не осуждать, перестать ненавидеть, ибо мы сами полны грехов, страстей и всякой неправды. Выпрямись, русский человек, отбрось всякий страх, перекрестись широким крестом и часто крестись, утром и вечером и где возможно, с молитвой: «Боже прости меня, Боже помилуй меня». И Господь услышит наш к нему вопль. Только в этом я вижу единственное наше упование и спасение.

«С нами Бог, разумейте языцы (язычники) и покаряйтеся, яко с нами Бог».

Аминь».

А когда в России пал, наконец, коммунистический режим, и наметились предпосылки к переменам в церковной жизни, воспылал новым жаром огонь старой юношеской мечты, возжённый некогда иеромонахом Виталием в пылкой душе отрока Василия. Мечты возвращения с триумфом в Москву, в Россию. Всё же реки не умеют течь вспять. Они неизменно продвигаются, так или иначе, к изначально определённой свыше цели.

– Не торопись, путник, ибо неправеден путь твой!

Тень настигла, приблизилась, поравнялась с идущим и, чуть обогнав, остановилась, преградив дорогу.

– Кто ты? – спросил опешивший от неожиданности Иуда.

Человек, стоящий теперь перед ним, – а это был именно человек из плоти и крови, а не бесплотный дух, как показалось вначале, – оправил спутавшиеся от ветра и быстрой ходьбы полы широкой одежды, стряхнул с неё дорожную пыль, жадно глотнул воздуха, восстанавливая дыхание, и строго посмотрел прямо в глаза путнику.

– И зачем ты преграждаешь путь мне? Или я не иудей в земле моей – пределе Иудином? – первоначальная оторопь прошла, Иуда снова чувствовал в себе силу и уверенность. – Или не волен я идти, куда хочу? И почём ты знаешь, что нет правды в пути моём? Кто дал тебе власть останавливать и обличать меня? Кто ты, спрашиваю я тебя, чтобы указывать мне?

– Кто я? – лицо человека вдруг преобразилось, утратив строгое выражение, глаза подобрели, вспыхнули игривыми искорками, губы расплылись в сладчайшей улыбке, обнажив два ряда ровных жемчужно-белых зубов, среди которых засверкал ровными гранями алмазный клык.

– Да, кто ты? Отвечай мне, если ты добрый человек и пришёл с миром. Или отойди с дороги, ибо мне некогда.

Иуда окончательно взял себя в руки и сделал, было, движение вперёд, чтобы обойти неожиданно возникшую преграду. Но снова был остановлен навязчивой фигурой, угадавшей его намерение.

– Я старинный друг твоего деда, – Иуда замер, так и не сделав шаг, – помню ещё твоего отца, так рано оставившего этот мир. И тебя я знаю, – теперь он уже не пытался уйти, но внимательно слушал незваного собеседника, – ещё с тех пор, когда ты мальчишкой-сорванцом метал камни из пращи, стараясь угодить в огромный раскидистый дуб, что растёт до сих пор на пустыре за вашим домом. Хи-хи. Ох, и живой ты был ребёнок, великий фантазёр и выдумщик. Так играл в юношу Давида, сокрушающего великана Голиафа! Это что-то! Ой, да разве только это?! Так уморительно изображал ты серьёзность на своём личике, морща лобик и хмуря бровки… Ох, хи-хи-хи… Это ты так представлял мудрого Соломона, разрешающего каверзно запутанные дела. Ох, хи-хи-хи… Если бы ты мог только видеть себя со стороны, хи-хи-хи… Мы с твоим дедом подолгу наблюдали за тобой, за твоей игрой, твоими фантазиями…

Иуда слушал. Нахлынувшие вдруг воспоминания окончательно остудили его пыл. Он уже никуда не старался уйти, напротив, пристально вглядываясь в черты незнакомца, пытался воскресить в памяти милые сердцу события детства. А воскресив отдельные эпизодические моменты, искал в них того, кто сейчас говорил с ним, живописуя, срывая завесу забвения с всё новых картин, всплывающих в памяти, расцвечивая, наливая их свежими, живыми красками.

– Ты, конечно, не помнишь меня, – будто бы прочитал иудины мысли незнакомец. – Ты был ещё так мал и так увлечён своими фантазиями, а я ещё так молод и полон сил. Не то, что сейчас. Годы, сын мой, не игрушка. Не мы ими, а они играют человеком, как кошка с мышкой, преследуя, изматывая различными поприщами, то возвышая тебя над другими людьми и над самим собой, то сокрушая, опуская на самое дно человеческого бытия, то снова окрыляя, помогая взлететь, чтобы в очередной раз низринуть ещё ниже. И неизменно ведут к закономерному, неизбежному концу, одинаковому для всех, и летающих, и ползающих. Вот и дед твой ушёл так печально. Да. Мы с ним были большими друзьями…. Он гордился тобой, предугадывал в тебе что-то большое… значительное… даже великое…

Иуда совсем размяк от воспоминаний, убаюкиваемый вкрадчивым, ласкающим слух голосом собеседника. Он увлекал его всё дальше в благодатную страну грёз и детских фантазий, как сбывшихся, так и тех, коим никогда уже не осуществиться. Иуда и не заметил, как оказался сидящим со своим новым попутчиком на обочине дороги в тени раскидистой смоковницы. Снова налетел неутомимый ветерок, заиграл, шелестя листьями в ветвях дерева, запел весёлую песню о тайных загадках иных краёв, в коих ему посчастливилось побывать.