Крылья - Кристина Старк

Дио вскакивает и начинает порхать вдоль книжной полки, выискивая нужную книгу.

– Вот она, да, слушай! «Птицеликая, разворачивай крылья, перо к перу, как лепесток к лепестку…»

Дио стоит передо мной и громко читает клятву, которую пятьсот лет назад мой бородатый предок читал своей невесте перед алтарем. Эта тяжелая старая латынь так не вяжется с ее юным звенящим голосом.

– А потом! Представь! Я показала все это маме и… Ни за что не угадаешь! Она сказала, что десульторы до сих пор читают эти обеты в церкви! Я была под таким впечатлением, что сразу выучила женскую часть! Ха-ха! Замужество не застанет меня врасплох!

– Да ну! – изумляюсь я.

– Ну да! – сияет Диомедея. – А тебе придется выучить мужской обет, как только соберешься жениться!

Я смотрю на Дио и не могу сдержать кривую ухмылку.

– Даже теперь, зная, что никогда не сможешь никого полюбить, ты допускаешь вероятность брака с кем-то?

– Конечно, – кивает Дио. – Он, мой будущий муж, все равно будет классным парнем, независимо от того, буду я его любить или нет. И к тому же я когда-нибудь хочу детей!

Я закатываю глаза.

– Детей, которые, вероятно, полжизни проведут в телах умалишенных и калек? А я, пожалуй, пас.

Дио застывает на месте и смотрит на меня, сжав губы. Атмосфера беззаботного веселья, секунду назад царившая в комнате, тут же исчезает.

– Может, ты прав насчет детей и этой мутации нужно позволить просто исчезнуть… – разводит руками Дио. – Но одиночество – это тоже не вариант. В конце концов можно жениться, чтобы просто сделать… счастливым кого-то.

Я чувствую себя злодеем, который только что взял и наступил грязным ботинком на розово-голубую детскую акварель.

– Ладно, герцогиня Феррарская, подайте сюда ваши брачные обеты, так и быть, я выучу мужскую часть… Птицерукая, разворачивай крылья!

– Птицеликая! – покатывается со смеху Дио.

– Вот это не повезло девушке с мордашкой…

* * *

Я удержался в родном теле ровно год. Меня снова выбросило в начале 2004-го, когда я вел машину из Лозанны в Лугано. В лобовое стекло врезалась птица. Я резко затормозил, чувствуя как впивается в грудь ремень безопасности. Это ощущение было последним, что я запомнил.

Точкой выхода оказался Токио.

Мужчина тридцати лет бросился вниз головой с Радужного моста. Его душа покинула тело, когда тело ударилось о поверхность воды. Нырять в его теле пришлось уже мне. Меня вытащили спасатели, которые дежурили на воде с момента поступления сообщений о самоубийце, и доставили в госпиталь. Оттуда я сделал контрольный звонок и уже неделю спустя начал восстановительное лечение в Чешском Раю[26], в одном из реабилитационных центров Уайдбека.

Там-то я и познакомился с Катриной Кубиш. С девушкой, чей ангел-хранитель был величайшим бездельником и пройдохой. Будь он хоть сколько-нибудь компетентней, он бы никогда не позволил ей встретить меня. С каким удовольствием я бы сейчас начистил морду этому крылатому профану. Он должен был уберечь ее, должен был…

«Параграф 8. Физиология перемещений. Остаточные реакции. Компьютер меняет одну операционную систему на другую, но жесткие диски по-прежнему забиты файлами. К большей части из них слоено теряешь право доступа.

Но время от времени ты обнаруживаешь в своей голове что-то, что никак не может принадлежать тебе. Например, тебе вдруг ужасно хочется поплавать. Потому что, допустим, до того как стать твоим, это тело принадлежало какому-нибудь черному от загара пацану, который половину своей короткой жизни провел на доске для серфинга…»

Я сидел в саду реабилитационной клиники в тени раскидистого дерева и до одури хотел саке[27]. Я никогда не пробовал его, но, видимо, предыдущий хозяин моего тела был от напитка в восторге. Потом я на секунду увидел низкий столик из темного дерева, уставленный расписной фарфоровой посудой. На тарелках суши роллы, суп, дымящийся рис, запеченная рыба и маринованные овощи…

– Itadakimasu[28]… – бормочу я.

Все это здорово смахивает на сон наяву. Дальше я на мгновение вижу сидящую напротив девушку-японку в белоснежном кимоно. Ее волосы рассыпаны по плечам, она наливает саке из маленького кувшина в такую же маленькую чашку…

– Эй, зажигалки не будет?

Я открыл глаза и вздрогнул. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стояла японка из моего видения: черные волосы, светящаяся кожа, белое кимоно. Я шумно втянул воздух и протер глаза. Когда я снова открыл их, напротив стояла девушка в белой больничной пижаме. Она не была японкой, скорее европейкой, но что-то в ее разрезе глаз и форме губ ясно указывало на Восток.

– Зажигалка? – повторила она.

– Я не курю, – ответил я.

Она молча разглядывала меня секунд этак пять, а потом выдала:

– Хочешь, научу?

Я не смог сдержать улыбку.

– Катрина, – добавила она и протянула мне тонкую, невесомую ладонь с перебинтованным запястьем.

Я порылся в памяти в поисках подходящего имени. Уайдбек еще не сделал мне поддельных документов, так что можно сказать все что угодно. На мгновение я снова вижу японку в кимоно, подливающую мне саке. «Эйджи…» – обращается она ко мне.

– Эйджи, – говорю я Катрине и протягиваю ей руку.

Она не была десультором. Клиники Уайдбека были открыты и для простых людей, особенно для тех, кто мог позволить себе палату люкс за тысячу евро в сутки. Она была одной из пациенток, но я понятия не имел, кто она и откуда.

– Что лечим, Эйджи? – поинтересовалась она, садясь рядом.

– Шею.

Я здорово треснулся об воду, когда упал с моста. Боль в шее с тех пор не давала мне покоя.

– А ты?

Она помедлила с ответом.

– Зависимость.

Я вскинул брови. Зависимость в столь юном возрасте? Ей было лет шестнадцать-семнадцать на вид. Лицо – свежее и юное, без следов какой бы то ни было зависимости.

– Были небольшие проблемы… с алкоголем.

– Придумай что-нибудь поубедительней, – смеюсь я.

Она поворачивает ко мне свое прелестное лицо:

– Зависимость, клянусь. Они тут пичкают меня какими-то колесами, аминокислотами и витаминами и заставляют есть лошадиными порциями… Но видел бы ты меня пару недель назад!