Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

Розанов. — Что еще со мной можно сделать? Они лишили меня пенсии из-за Горского, они не дают мне устроиться на приличную работу, они обложили наш дом наружным наблюдением, считая, что я помог ему бежать!

— Напрасно ты выступил в газете за выезд Лиды в Лондон…

— Дети не отвечают за родителей. Даже наша гребаная пропаганда говорит об этом! Горский — предатель, а женато при чем?!

— А Убожко не предатель? А Трохин, лизавший тебе задницу, не предатель?! Тебя все предали, и нет разницы между Горским и Трохиным! Весь ваш КГБ — это скопище предателей, эта болезнь у всех кагэбэшников в крови! — горячилась Ольга.

— Не вали все на КГБ, разве святой Петр не предал Христа, когда еще третий раз не прокричал петух?

А танки шли и шли, корежа гусеницами асфальт магистральной улицы, грохот стоял неимоверный…

Наверное, у него никогда в жизни не было такого счастливого дня. Сияя, в новом твидовом пиджаке и диагоналевых брюках, на своем собственном «ягуаре» он прибыл в Хитроу встречать Лидию и девочек. Боже, сколько воды утекло с тех пор, целая вечность! Встреча была нелепой: девочки не узнали его, а он радовался и прыгал вокруг них, он старался заставить их быть нежными с ним. Лидия тоже изменилась: стала суровее и мрачнее, разговаривала она с ним холодно, и он не понимал, что произошло. Когда автомашина застревала в пробках по дороге из Хитроу, он обнимал ее и целовал в щеку, она не отстранялась, но он не чувствовал любви, и это угнетало его. С гордостью и торжеством он показывал девочкам свой особняк, а они оробели и никак не могли привыкнуть и к папе, и к новой обстановке. Вдруг он заметил, что Лидия исчезла, и, оставив детей, пошел искать ее по комнатам. Она сидела в кресле в саду с каменным лицом, он приблизился сзади, обнял ее.

— Я тебя ненавижу, — сказала она. — Оставь меня в покое.

— Что с тобою, Лидочка? Ты устала?

— Я не могу жить в России, она и сейчас осталась советской, поэтому я приехала сюда. Но я разведусь с тобой, ты нас обеспечишь, это твой долг перед нами! — она говорила медленно, не поворачивая к нему головы. — Это плата за наши страдания. Ты не представляешь, сколько мы перенесли из-за тебя!

— Я не понимаю тебя… — он врал, он уже начал понимать.

— Ты — предатель, ты предал меня, ты предал своих детей. Ты представляешь, что было бы с нами, если бы не эта перестройка? Ты не смел жениться на мне, зная, что ты английский агент, ты не смел играть нашими судьбами! — она стиснула зубы, и смуглое лицо ее стало совсем худым.

— Но, Лида, я же работал ради идеи! Вспомни святого Себастиана, предавшего римского императора ради Христа! — пытался возразить он.

— Плевать мне на Себастиана, мне совершенно все равно, ради чего ты работал, — пусть это будет сам Аллах или твой Христос! Ты — предатель, я не могу жить с предателем, я не. хочу, чтобы мои девочки жили с предателем! Ты наплевал на наши жизни — и это главное!

Он побледнел и отошел от нее, из гостиной слышались оживленные детские голоса. Он двинулся в спальню, убранную цветами по случаю приезда жены, и равнодушно скользнул взглядом по портрету святого Себастиана. Вздохнул, опрокинулся на постель, уставился в потолок и закрыл глаза. И вдруг он заснул. И приснился ему большой карнавал в советском посольстве в Копенгагене: разные маски вертелись вокруг, срывали одну и надевали другую, разные маски хохотали прямо ему в лицо. Тут неистово и бешено веселились и посол, и Розанов, и Ольга, и Лариса, и Виктория, и Трохин, и Убожко, и даже Данн под ручку с Фреем. Они кружились вокруг него, словно он был рождественской елкой, и он тоже хохотал и менял маски одну за другой, одну за другой…

Но сон кончился, продолжалась жизнь. Ельцин с подозрением относился к КГБ, постоянно его реформировал. Горский по заданию СИС занялся пропагандистской работой, выискивая в Англии и за ее границами «агентов КГБ». Работа ему нравилась, он стал известным и даже популярным шпионом. Лидия сдержала слово и развелась, обчистив Горского до нитки, отобрав у него дом и лишив права видеть дочек. Английские спецслужбы даже не пытались защитить своего агента — суд в Англии святее всех святых, посягать на его решения — больше чем преступление. Постепенно даже в Англии о Горском начали забывать, он стал больше пить, сошелся с англичанкой, не отличавшейся здоровьем, и влачил сносное существование на пенсию от СИС.

Убожко после ГКЧП ушел в отставку, чувствуя себя героем, Трохина отправили в резидентуру в благодатную Грецию, Розанов написал три романа и иногда вещал на телевидении.

Все были счастливы.

В меру.

Новый Монте-Кристо

Я распинался пред толпой,

Пред чернью самою тупой;

С годами стал умней.

Но что поделать мне с душой

Неистовой моей?

Уильям Батлер Йейтс

Константин Кедров вздрогнул и проснулся, портативный московский будильник показывал половину восьмого, поразительно, что он постоянно просыпался за две минуты до звонка, что-то срабатывало в голове. Глаза упали на купленную по дешевке акварель с видом Портабелло, этот рынок он с женой посещали каждую неделю, покупали там овощи и фрукты впрок, а иногда и недорогой антиквариат. Вспомнил, что сегодня пятница и завтра нет диппочты из Москвы, — это радостное известие настраивало на мажорный лад. Он нежно коснулся губами чуть припухлой щечки жены (у резидента бывало и такое), она поворчала, перевернулась на другой бок, а он бодро сел на кровати, натянул трусы, пригладил волосы и вышел в коридор, где сделал двадцать пять прыжков вверх с выбросом к небу, то бишь потолку, рук — на другие упражнения его не хватало.

Холодный душ, окончательно снявший сонную вялость, старомодный «жиллет», тщательно обтачивавший намыленную физиономию, — брился он с душой, обходя бородавку у носа, увенчанную черным волосом. Она портила вид и разрушала ощущение утреннего счастья, когда превосходное настроение, боевой заряд и дух еще не омрачен общением с человеческим родом. Тут он включил приемник, взял ножницы и аккуратно подрезал растение на бородавке.

«Арестован сотрудник Форин офиса Джордж Рептон, подозреваемый в шпионаже в пользу одной иностранной державы», — сказал приемник бесстрастно.

«Жиллет» замер, боясь потревожить дикторский баритон. С горящими глазами Кедров влетел в спальню и растолкал жену. Вид его был настолько грозен, что она, как