Ведьмак - Анджей Сапковский

Теперь–то уж она была уверена, что это не отблеск свечей. «Хорошо, извольте, ревнуйте, завидуйте, — подумала она. — Завидуйте мне. Благо, есть чему завидовать».

— Да, он был всецело в моей власти.

* * *

— Возвращайся в постель, Геральт. Ведь не рассвело еще, черт побери!

— У меня контракт. Надо ехать в Помероль.

— Я не хочу, чтобы ты ездил в Помероль.

— У меня контракт, и я дал слово. Управляющий виноградниками будет ждать меня у ворот.

— Все твои вылазки на чудовищ глупы и бессмысленны. Что ты хочешь доказать, убивая в пещере очередное страшилище? Свою мужественность? Я знаю способы получше. Короче — возвращайся в постель. Не поедешь ты ни в какой Помероль. Во всяком случае, не так быстро. Управляющий может подождать, кто он такой, в конце концов, твой управляющий? Я хочу заниматься с тобой любовью.

— Прости. У меня на это нет времени. Я дал слово.

— А я хочу заниматься любовью!

— Если хочешь присутствовать при моем завтраке, начинай одеваться.

— Ты меня не любишь больше, Геральт. Ты меня больше не любишь? Ответь!

— Надень то перламутрово–серое платье, что с аппликациями из норки. Оно тебе очень к лицу.

* * *

— Он был всецело под моими чарами, исполнял любое мое желание, — повторила Фрингилья. — Делал все, чего я от него требовала. Так было.

— Да верим мы, верим, — невероятно сухо произнесла Шеала де Танкарвилль. — Продолжай.

Фрингилья кашлянула в кулак.

— Трудности были с его компанией, — снова заговорила она. — Странной шайкой, которую он называл дружиной. Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах, который все время приглядывался ко мне и краснел от натуги, пытаясь меня припомнить. Но никак не мог, потому что в Дарн Дыффе, родовом замке его дедов, я бывала, когда ему было лет шесть или семь. Мильва, девица на первый взгляд задиристая и строптивая. Однако мне дважды довелось застать ее плачущей в уголке конюшни. Ангулема — ветреное дитя. И Регис Терзиефф–Годфрой. Тип, раскусить которого я так и не сумела. Вся эта шайка влияла на ведьмака, и я не могла этого нейтрализовать.

«Хорошо, хорошо, — подумала она, — не поднимайте так высоко брови, не кривите рты. Погодите. Это еще не конец. Вы еще услышите о моем триумфе».

— Каждое утро все они собирались на кухне в нижнем этаже замка Боклер. Кухарь любил их, сам не зная почему. Всегда что–нибудь подносил им настолько обильное и настолько вкусное, что завтрак обычно затягивался на два, порой и на три часа. Я не раз ела с ними вместе с Геральтом. Поэтому знаю, какие абсурдные разговоры они привыкли вести.

* * *

По кухне, опасливо ступая когтистыми лапками, расхаживали две курицы — одна черная, другая пестрая. Поглядывая на завтракающую компанию, куры склевывали с пола крошки.

Компания, как и каждое утро, собралась в дворцовой кухне. Кухарь любил их, неизвестно почему. Всегда у него находилось для них что–нибудь вкусненькое. Сегодня это были яичница, супчик на мучной закваске, тушеные баклажаны, кроличий паштет, половинка гуся и колбаса со свеклой, а ко всему прочему — большой кусок козьего сыра. Ели с аппетитом, в молчании. Не считая Ангулемы, которая молчать не умела.

— А я вам говорю: для начала устроим здесь бордель. А когда уже сделаем все, что надо сделать, вернемся и устроим дом разврата. Я осмотрела место. Здесь есть все. Одних только цирюлен насчитала девять да восемь аптек. А вот бордель всего один. И никакой конкуренции. Мы откроем более роскошный. Купим одноэтажный домик с садиком…

— Смилуйся, Ангулема.

— Исключительно для почтенной клиентуры. Я буду бордель–маман. Уверяю вас, мы зашибем здесь хорошие денежки и заживем не хуже шикарных господ. В конце концов меня изберут советницей, и тогда–то уж я вам наверняка не дам помереть, потому что как только меня изберут, так я изберу вас, не успеете и оглянуться…

— Ангулема, ну пожалуйста… Отведай бульон с паштетом.

Некоторое время стояла тишина.

— На что нынче охотишься, Геральт? Трудная работа?

— Очевидцы, — ведьмак поднял голову над тарелкой, — дают противоречивые описания. Следовательно, либо прыскирник, а значит, работа предстоит достаточно трудная, либо делихон, то есть — средней трудности, или же нажемпик, то есть — сравнительно легкая. А может выйти и так, что работа и вовсе легкая, потому что последний раз чудовищ видели перед Ламмасом прошлого года. Они могли перебраться из Помероля за тридевять земель.

— Чего им и желаю, — сказала Фрингилья, обгладывая гусиное бедрышко.

— А как там, — неожиданно переменил тему ведьмак, — у Лютика? Я видел его так давно, что все сведения о нем черпаю из распеваемых в городе пашквилей.

— У нас положение не лучше, — улыбнулся, не разжимая губ, Регис. — Знаем только, что наш поэт уже вступил с госпожой княгиней Анарьеттой в отношения столь близкие, что позволяет себе даже при свидетелях достаточно фамильярно именовать ее Ласочкой.

— Точненько бьет, — сказала с набитым ртом Ангулема. — У госпожи княгини действительно какой–то ласочкин нос. Не говоря уж о зубах.

— Идеальных людей не бывает, — сощурилась Фрингилья.

— Правда ваша, тетечка.

Куры, черная и пеструшка, обнаглели настолько, что принялись клевать башмаки Мильвы. Лучница отогнала их пинком и выругалась. Геральт уже давно приглядывался к ней. Теперь решился.

— Мария, — сказал он серьезно, даже сурово. — Я знаю, что наши беседы трудно назвать серьезными, а шутки — изысканными. Но тебе вовсе не обязательно демонстрировать нам столь уж кислую мину. Что–нибудь случилось?

— Именно что случилось, — сказала Ангулема.

Геральт успокоил ее резким взглядом. Слишком поздно.

— Да что вы знаете? — Мильва резко встала, чуть не повалив стул. — Ну, что вы знаете–то? Чтоб вас бес разорвал и холера! В задницу меня поцелуйте все вы. Все! Ясно?!

Она схватила со стола кубок, осушила до дна, потом, не задумываясь, хватила им об пол. И выбежала, хлопнув дверью.

— Дело очень даже серьезное, — подтвердил Регис. — Не ожидал я от нашей милой лучницы столь экстремальной реакции. Как правило, так ведет себя тот, кому, простите за вульгаризм, дают от ворот поворот. Но в данном конкретном случае имело место явление, я бы сказал, обратного характера.

— О чем, гуль вас раздери, вы говорите? — занервничал Геральт. — А? Может, кто–нибудь скажет наконец, в чем тут дело?

— Не в чем, а в ком. В бароне Амадисе де Трастамаре.

— Рябомордом охотнике?

— В нем самом. Он признался Мильве в любви. Три дня назад на охоте. Он ее уже месяц как на охоту таскает…

— Одна охота, — Ангулема бесстыже сверкнула зубками, — продолжалась два дня. С ночевкой в охотничьем домике, понял? Даю голову на…