Спартак - Андрей Валентинов

Не то чтобы замысел забияки Вариния таким уж глупым был, но что слишком рискованным — точно. Да и разведка у Вариния (а у Коссиния тем паче) оказалась в отличие от спартаковской не на высоте. Спартак-то уже подходил к Салинам, причем явно не с той стороны, откуда его часовые высматривали.

А дальше все как в старом фильме про партизан — голый претор бежит к лагерю, телесами сверкая и опережая собственный визг, на конька вороного уже какой-то гладиатор (уж не Крикс ли?) взбирается, страшная толпища с деревянными копьями обоз, что как раз к лагерным воротам тянулся, дуванит, а еще одна толпа уже частокол штурмует. Не рваться золоченому Орлу к небесам, а лежать в гладиаторском шатре — первым экземпляром будущей Орлиной коллекции. Воинству же, что Коссиний привел, уже Харон учет ведет. С каждой души Харону медяк полагается, да только некому будет легионеров по всем правилам в путь снаряжать. Так что. скитаться их душам по берегу Леты до конца веков!

Даже не хочу представлять, что гладиаторы с трупом Коссиния сотворили. Едва ли похоронили с честью.

Пусть я погиб и взят Хароном

И кровь моя досталась псам…

Где-то так оно и случилось, уверен. А вот что с его преторскими сапожками и перевязью сделали, вполне представляю — их-то претору Спартаку и поднесли, дабы войско гладиаторское выглядело "достодолжно".

Претор Коссиний ПРОЖИЛ. Был братец Куриаций-второй — и нет его!

Итак, Коссинию уже все равно, разве что медяка не хватает, дабы Харону-паромщику заплатить. А вот Варинию… Ох, не завидую я пропретору! Вроде и не воевал еще, а половины войска уже нет, словно его Ио-Корова, Юпитера возлюбленная, языком своим коровьим слизнула. Но беда не приходит одна, а все с детками. Судя по всему, именно в это время похолодало, набежали тучки — и пошли дожди. Осень на пороге, не забыли? А ведь в войске Вариния полно новобранцев. Им-то каково? Мокро, прохладно — и страшно до икоты. Вот и принялся народ потихоньку разбегаться. Да так, что осталось у пропретора… Сколько осталось?

Саллюстий:

"Между тем сам Вариний, будучи вблизи рабов с теми четырьмя тысячами солдат, которые остались ему верны…"

Четыре тысячи — не так и мало, но и не очень много. А остальные? Кто на побывку отпросился, а кто и отпрашиваться не стал. К Спартаку же, напротив, новые толпы валят. Помните?

Орозий:

"Ведь тогда, говорят, у Крикса было войско в 10 000 человек, а у Спартака — втрое больше".

Напомню: "говорят". У страха глаза велики, но народу к Спартаку набежало немало. С одной стороны, это очень хорошо. А вот с другой… Сорок (ну, не сорок, пусть двадцать) тысяч бутербродов и чашек кофе на завтрак, столько же порций супа-харчо на обед… Да и народец еще дикий, в караулы не ходил, в манипульном строю не стоял.

Варинию не слаще. И не просто не слаще, а гораздо горше. Чего ему делать осталось? Ясно что — подмоги просить.

Саллюстий:

"Вариний, ввиду того, что часть его солдат была больна из-за осенней непогоды, а из разбежавшихся в последний раз, несмотря на строгий приказ, никто не возвращался обратно под знамена, остальные же солдаты из-за крайней распущенности отказывались от службы, — Вариний отправил своего квестора Гая Торания в Рим, чтобы через него лично узнать об истинном положении дел".

Насчет "узнать" Саллюстий скромничает — не просто узнать, а доложить, успокоить Сенат (интересно, чем?), и главное, просить еще войска. Как мы дальше увидим, Сенат просьбе внял и войско Торанию предоставил. Да и куда им было деваться, отцам-сенаторам?

Сам же Вариний, Вариний-забияка, двинул остатки своего войска прямо на Спартака. Глупо? Не так и глупо, если подумать. На месте стоять, неизвестно чего ожидая, еще хуже. Разбегутся солдатики! Атак можно к патриотизму римскому воззвать, погибших товарищей поименно назвать, о душах их неупокоенных, что у Леты бродят, вспомнить. И ведь получилось поначалу!

Саллюстий:

"Уже далеко не так хвастливо шли они на битву, как требовали ее раньше".

То есть через несколько дней, а то и недель задор спал, но поначалу солдаты "требовали" битву и шли на нее не как-нибудь, а "хвастливо". Умел Вариний дух своих легионеров поднять. Ударили калиги в мокрую от дождя землю, посуровели лица, грянула над строем залихватская песня…

Пот, кровь, мозоли нам не в тягость,

На раны плюй — не до того!

Пусть даст приказ Тиберий Август,

Пусть даст приказ Тиберий Август,

Мы с честью выполним его.

Шучу я, конечно, дорогой читатель. Не родился еще будущий Тиберий Август, и песни в то время были иные. Но что-то подобное над войском римским точно звучало.

Чего мог бояться Вариний? Да того, что Спартак опять боя не примет, в братца Горация играть начнет. Этак и пыл солдатский угаснет (и ведь угас-таки в конце концов!). Значит, скорее, значит, догнать!

Но Спартак не уходит, ждет Спартак Вариния. Построил лагерь по всем правилам, новобранцев учит, копья на огне обжигает. Ждет? Почему? Неужто возгордился фракиец? Конечно, в гладиаторском лагере толпа громадная, а у Вариния всего четыре тысячи, но стоит ли подставляться? Ведь если противник хочет одного, мы должны поступить совсем наоборот.

Не спешите, дорогой читатель! Вы, наверно, догадались — Спартак кое-что придумал. Краешек замысла уже виден — сыграть, как на Везувии, в ПОДДАВКИ. Римляне хотят битвы и не просто хотят, а идут на нее "хвастливо"? Спешат, задыхаются, калиги грязью пачкают? Значит, так тому и быть!

Встретим!

И встретили. Судя по всему, где-то там же, у границы Кампании и Лукании. Слева — холмы, за холмами, совсем близко, море с пиратами, справа тоже холмы, между холмами поля спелой пшеницей желтеют. А вот и лагерь гладиаторский на одном из холмов.

Дождик…

Римское войско между тем по дороге мокрой ползет. Впереди, как и полагается, разъезд конный на невысоких италийских лошадках. Эге, чей это плащ красный? Неужели сам Вариний? Точно! Не утерпел пропретор, лично в дозор поехал — убедиться, не ушел ли враг. Убедился — здесь Спартак! Значит, занимаем оборону, строим лагерь, а завтра… А завтра — в бой!

Дорогой читатель! Страсть как хочется мне описать строительство римского лагеря. Вот что умели квириты, так это строить. Прирожденные инженеры! А военный лагерь — это целая поэма в трех песнях, гекзаметром, как у Вергилия. Сначала оборону занимаем, прикрываем грудью тех, кто землю копает, затем колья в эту землю втыкаем иглами ежовыми. А ведь колья легионеры на себе таскают, некогда на виду у противника в лес с топором бегать. И растет вал, и углубляется ров, и выстраиваются хитрым порядком белые легионерские палатки. А вот и золоченый Орел в самом центре рвется к дождливому осеннему небу…

Но не буду я об этом сейчас рассказывать, ведь читатели и сами военную историю знают. Поэтому я сразу о результате.

Саллюстий: