Пилот-смертник. "Попаданец" на Ил-2 - Юрий Корчевский

К самолету на нескольких бричках подъехали партизаны. Они были разномастно одеты, вооружены и немецким и отечественным оружием. Бортмеханик, стрелок, да и сам Иван через широко распахнутый люк передавали ящики и мешки – в них были боеприпасы, медикаменты, консервы. Также же была пара ящиков с винтовками.

Капитан сидел за штурвалом, моторы молотили на холостых оборотах – в случае опасности командир мгновенно пошел бы на взлет.

Они выбросили весь груз, и в самолет тут же стали грузить тяжелораненых на самодельных носилках. На свободные места сажали раненых, которые могли передвигаться сами.

Самолет быстро заполнился, а их «гражданские» пассажиры остались в отряде.

Только Иван и Илья заняли свои места, командир дал газ и начал разбег. Место посадки самолета могли засечь, выслать солдат и полицейских, и потому надо было убираться как можно быстрее.

Самолет раскачивало и трясло на кочках и ямах, и Иван испугался: если стойки шасси сломаются – быть беде. Однако тяжело груженный самолет оторвался от земли и стал набирать скорость и высоту.

В четыре утра, когда на востоке еще только начало сереть, предвещая рассвет, «Дуглас» миновал линию фронта. Только сейчас, находясь в относительной безопасности, Иван перевел дух. Вот тебе и «транспортник», вот тебе и воздушный извозчик! Адреналина не меньше, чем на штурмовике или бомбардировщике.

Самолет зарулил на стоянку. Довольно быстро к нему подъехали две «санитарки» и крытые грузовики «ЗиС-5». Раненых выгрузили и увезли в госпиталь, но в самолете еще долго присутствовал запах крови, гноя и перевязочных средств.

Экипаж отправился обедать, а командир уселся писать рапорт о выполненном задании. Вот ведь бюрократия, ничего ее не берет, даже война.

На краю поля был отдельный домик на несколько экипажей. Иван понял, что экипажи, выполняющие полеты во вражеский тыл, жили обособленно из-за повышенной секретности.

Комната, где располагались, была небольшой, койки стояли близко друг от друга. Привычного по Уставу режима – подъем, отбой – здесь не было, каждый экипаж ел, отдыхал и вылетал на задание по индивидуальному плану, согласно заданию.

Иван разделся и с наслаждением упал в койку, жалобно скрипнувшую просевшими пружинами. Сразу не уснул, прокручивал в голове ночной полет, а главное – взлет и посадку на неподготовленную землю. Смог бы он вот так? Капитан сажал «Дуглас» здесь впервые, но ухитрился разглядеть полосу в свете костров и единственной мотоциклетной фары, ничего при всем при этом не сломав. Выходит – ас, самый настоящий, Ивану до его мастерства еще расти и расти. Он успокоил себя тем, что ему повезло, есть у кого учиться, набираться практического опыта. Только странно: на гимнастерке у него – ни одной награды. Надо бы поинтересоваться завтра у бортмеханика Ильи, почему это. С этой мыслью он уснул. Рев взлетающих самолетов, прогревавших двигатели, его не беспокоил – эти шумы для авиатора привычны.

Проснулся Иван уже в сумерках.

– Ну и здоров ты спать, старшина! Мы тебе обед оставили, остыл давно. Снедай.

М-да, когда же бортмеханик спит?

Иван встал, размялся затекшие мышцы, умылся. Прошел к столу, поел холодного супа, макароны по-флотски, запил все это жиденьким чаем. Зато увидел на куске хлеба – белого! – кусочек масла.

Он не успел доесть, как снаружи послышались звуки музыки.

Иван пробыл на войне год и два месяца, но музыку слышал впервые. Нет, конечно, когда он слушал по радио сводки Совинформбюро, передавали песню «Вставай, страна огромная…». Как-то раз духовой оркестр играл «Прощание славянки» – это в Ваенге было. А тут – вальс «На сопках Манчжурии».

Иван вышел из дома, как был, в нательной рубахе и кальсонах, потому как ни одной женщины он здесь ранее не видел. И попал впросак: за углом дома, на табуретке, стоял патефон. Там же были девушки, молодые женщины – аж четверо. Они разбились на две пары и кружились в танце. Все в форме – юбках, гимнастерках, сапогах. А тут – явление Христа народу, Иван в исподнем. Немая сцена!

Женщины перестали танцевать.

– Вот и кавалер, девчата!

– Хоть бы ремень надел, а то кальсоны спадут!

– И хорошо! Поглядим, если есть на что!

Они бы еще продолжили подначивать Ивана и насмехаться над ним, да он не дослушал и опрометью кинулся в дом. Оделся-обулся по форме, но, чувствуя некую неловкость, стыд, выйти не смог, щеки полыхали огнем.

В комнату вошел Илья:

– Чего сиднем сидишь? Сегодня полетов не будет. К девушкам шел бы, потанцевал…

– Откуда тут женскому полу взяться?

– Так летчицы же! Экипаж «Ли-2», рядом с нами на стоянке стоит.

– Весь экипаж женский?

– А ты не знал?

– Так они и в немецкий тыл летают?

– Так же, наравне с мужиками. А командиром у них боевитая такая, палец в рот не клади. До войны на пассажирских самолетах летала, в гражданском флоте. А остальные – кто откуда. Второй пилот летчиком-инструктором была, Галиной зовут, бортмеханик – Ирина Мячина, курсы в Горьком закончила. Олеся, борт-стрелок – из-под Харькова.

– Ты, как я посмотрю, со всеми знаком.

– А то! Да ведь они в соседней комнате квартируют. Так что не удивляйся, ежели на веревке за домом белье женское увидишь после стирки.

– Белья не видел. Музыку услышал и вышел, как был, – в исподнем. Обсмеяли только.

– А ты не ходи как чучело.

– Так предупреждать надо!

– И клинья не подбивай. Нюра, командир ихний, за девчатами как мамаша смотрит. В случае чего и в глаз засветить может, были прецеденты.

– И в мыслях не было! – помотал головой Иван.

– Правильно. Девкам-то на войне тяжелее, чем нам. А тут еще каждый норовит под юбку заглянуть. А сходить потанцевать можно, не возбраняется.

Но Иван не пошел, а открыл окно и стал слушать музыку. Господи, как, оказывается, давно он ее не слушал! Увлекался раньше роком, Макаревича слушал, Шевчука, Цоя, а о вальсах-мазурках слышать не хотел. А тут услышал вальс, и сердце растаяло, душа музыки запросила. Да не Цоя или Гребенщикова, а напевное что-нибудь, вроде «Вьется в тесной печурке огонь…».

Патефон смолк, и девушки начали петь. Голоса у них были хорошие, звонкие. Спели «Синий платочек», потом уже военную, про танкистов – «Моторы пламенем объяты, а башню лижут языки…».

Иван слушал-слушал и потихоньку сам начал им подпевать.

Вдруг снаружи раздался голос:

– Что же это вы один сиднем сидите? Голос у вас хороший, присоединяйтесь.

В окно заглянула девушка, одна из тех, кто танцевал вальс.

Иван смутился и замолчал. Он зачастую пел у себя раньше, в свое время. Пел в полете, когда летал один – на штурмовике, возвращаясь с задания. А вот в «Бостоне» молчал, не один в салоне был.