Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

старого болгарина по имени Калчо: "Не езди, господин. Ты ещё так молод. Будет жаль, если тебя в Брашове схватят, а затем убьют. Ты приедешь, и окажется, что там Янку тебя уже дожидается, чтобы отрубить тебе голову, как уже отрубил твоему родителю".

Пусть Янош находился не в Брашове, но повеление этого венгра здесь исполнили бы в точности. Влад раньше недооценивал опасность, потому что в молодые годы как-то плохо верится, что ты можешь умереть. И вдруг он почувствовал всем своим существом, что угроза действительна.

"Эх, как прав Калчо! Как прав! — мысленно воскликнул Влад, однако вместе с осознанием настоящей опасности им овладел не страх, а досада. — Это ж надо так по-дурацки попасться! Так по-дурацки!"

V

Влад просидел взаперти около трёх месяцев — почти всю зиму. Оказывая узнику почёт, брашовяне держали его не в городской тюрьме, а в одной из мощных крепостных башен, которая сама по себе являлась небольшой крепостью с внутренним двором и множеством помещений, где хранились доспехи и оружие, выдаваемые горожанам в случае войны.

В комнате, куда поместили Влада, тоже раньше что-то хранилось. На дощатом полу и белёных стенах виднелись следы от полок, но теперь отсюда всё вынесли, заменив маленькой трёхногой табуреткой, соломенным тюфяком, а также одеялом из овчины, которое представляло собой несколько сшитых друг с другом овечьих шкур.

В комнате имелось два крохотных окошка. Через одно удавалось разглядеть, как на черепичные крыши города падает снег, а через другое, выходившее на внешнюю сторону крепостных стен, узник видел гору, сплошь заросшую елями.

Сама комната оказалась такая же холодная, как в городской тюрьме, но просторная — здесь, чтобы согреться, можно было ходить из угла в угол, завернувшись в плащ, принесённый Штефаном, и повторять:

— Ох, гостеприимные брашовяне! Ох, заботливые!

Правда, четверо стражников, охранявшие башню, быстро пресекли это хождение, потому что сидели в нижнем этаже, и им очень скоро надоело, что у них над головами беспрерывно топают.

Эти немцы не знали венгерского языка, а румынского — тем более, но Влад отлично понял их, когда они, крайне возмущённые, заглянули к нему и сказали по-немецки:

— Кончай ходить!

— Здесь холодно, — с улыбкой ответил им узник по-венгерски, всё же надеясь на понимание, и на всякий случай показал жестами, что замёрз.

В отличие от тех немцев, что составляли брашовский городской совет, эти оказались добрыми людьми. Есть много разных способов сделать так, чтобы озябший вёл себя тихо — например, пригрозить отобрать плащ — но эти охранники избрали лучший путь, просто взяв своего узника с собой в караульное помещение, где был очаг, так что Влад, согревшись, сладко спал в углу, пока четверо немцев играли в кости.

День стал единственным подходящим временем для сна, потому что на ночь Влада опять запирали, и оставалось лишь сидеть среди стылых каменных стен на соломенном тюфяке, укрывшись овчиной, и стучать зубами.

Ходить по комнате по ночам узник не мог, потому что охранники с помощью жестов объяснили ему:

— Если ночью начнёшь топать над нашими головами, то мы придём и настучим по твоей голове.

Наконец, по-зимнему длинная ночь заканчивалась, а утром в башню, как всегда, приходил Штефан, принося целую корзину хорошей пищи и... нет, не шнапс. Штефан приносил парное молоко, а на все возражения упрямо твердил, что это лучше. "Эх, телёнок!" — думал Влад, и всё же, продолжая считать Штефана простаком, не мог не признать, что Богданов сын сумел-таки облегчить другу тяготы заточения.

Пищи в корзине хватало не только Владу, так что сменщики четверых добрых немецких стражников тоже подобрели и позволили узнику сидеть в нижнем тёплом этаже, ведь не годится же, в самом деле, удалять от общей трапезы того, за чей счёт она накрыта. Так же получилось и со следующей сменой.

Однажды Штефан даже привёл женщину. Её лицо и грудь густо покрывали веснушки, но этот недостаток с лихвой окупался бойким нравом.

Войдя во внутренний двор башни вместе со Штефаном, посетительница тут же указала на Влада, стоявшего в дверях караульного помещения, и заявила по-немецки, что собирается на часок-другой разделить с узником тяготы заточения в камере.

— Сейчас ты у меня согреешься, мой милый, — добавила она на ломаном румынском языке, обращаясь к Владу, которого никогда прежде не видела, но, наверное, многое выведала о нём у Штефана.

Охрана застыла от удивления, сказав что-то вроде:

— Катарина, тут тебе не корчма! — однако женщина как-то сумела уговорить всех четверых стражей.

Их сговорчивость, наверное, объяснялась тем, что они эту Катарину знали, но посетительнице пришлось пройти полушутливую проверку — высоко поднять юбки, тем самым показывая, что не принесла под юбками ничего, что помогло бы узнику сбежать.

Добиться цели Катарине, конечно, помогли и женские чары, которые после её ухода сразу рассеялись, ведь настроение охранников переменилось. Немцы, красноречиво жестикулируя, объяснили Штефану, что женщина здесь больше никогда появляться не должна, потому что никого сюда водить не положено.

Они ещё долго говорили про посетительницу и с Владом, даже умудряясь шутить, несмотря на то, что румынского не знали, а узник не знал немецкого. Немцы просто произносили "Катарина", а дальше одними жестами расписывали её достоинства и недостатки, причём оценивали не только фигуру, но и манеру поведения.

Влад, как мог, пытался отвечать, с чем согласен, а с чем — нет, так что дни в заточении проходили довольно весело. Другое дело — ночи, и вовсе не из-за отсутствия Катарины.

Чем больше проходило ночей в холодной комнате, где невозможно спать, и остаётся лишь думать о завтрашнем дне, тем неотступнее становилась мысль: "А вдруг завтра брашовяне получат письмо от Яноша, где будет сказано, что меня надо казнить, или препроводить к Яношу в замок. И что тогда? Что я стану делать? Мой отец умер зимой. И мой старший брат умер зимой. Неужели, я тоже умру зимой?"

Влад сотню раз успел обозвать себя дураком. Как он мог так легко попасться!? Как!!? Ведь знал же, куда едет, и чем это может обернуться.

Ему невольно вспомнилась игра в стаканчики, свидетелем которой он недавно стал — ведь всякий человек уже давно знает, что в корчмах эту игру устраивают лишь мошенники, однако желающие попытать счастья всё равно находятся. Проигрыш почти предрешён, но люди всё равно верят в удачу. Так и Влад верил, что сможет проехать через Трансильванию беспрепятственно. Оставалось лишь удивляться, отчего его не схватили раньше.

Самое досадное