Кисельные берега - Анна Осьмак

чёртовом лесу? Наедине со своим сарказмом? Недавний опыт научил её держать язык за зубами. Поэтому развивать зацепившую её тему своих душевных качеств она не стала. Повисло молчание…

Надо, надо о чём-то говорить! Непременно! Надо умаслить эту зверюгу, чтоб не сбежала! О чём же? А!

- Прости, - пропыхтела она через некоторое время, поспешая за Медведем и путаясь длинной юбкой в траве, - это я пыталась пошутить. Чтоб обстановку разрядить… Но, видно, достигла обратного эффекта…

Медведь не ответил.

- Мне, правда, хочется узнать… - она споткнулась, - каким образом ты можешь расколдоваться… Вдруг я чем-то могу быть полезна в этом непростом деле, а?

- Вот это уж вряд ли, - отозвался зверь не оборачиваясь. – Ты точно не можешь… А противоядие, девица, классическое. Могла бы и сама догадаться…

- Да? Ну я как бы… не сильна, знаешь ли… в расколдущенских заклятиях…

- Поцелуй истинной любви.

- О! Ну конечно! - хлопнула себя по лбу Кира и сбилась с ритма суетливого поспешания за впередиидущим. Пришлось подхватывать юбки и догонять. – Действительно, могла бы догадаться! И… где же ты намерен эту истинную любовь искать? В смысле… среди людей или… зверей? То есть – прости-прости-прости! – я хотела сказать: почему ты так решительно отвергаешь мою помощь? А я могу помочь! Хочешь поцелую тебя?

Медведь остановился и сел. Кира вновь неуклюже в него впечаталась. Отплевавшись от шерсти и восстановив равновесие, попыталась заглянуть зверю в глаза: в них она не увидела ни обиды, ни раздражения… Может, только немного спокойной снисходительности…

- Ты любишь меня всем сердцем? – спросил он.

- Я? – растерялась Кира. – В смысле?

- Ты считаешь, волшебство сработает, потому что ты любишь меня всем сердцем?

- А… это обязательно?

- Это обязательно, - устало подтвердил Медведь. – Госпожа фея сказала: поцелуй истинной любви. Не думаю, что это можно трактовать как-то двояко. Кроме того… - он замялся, - ты предлагаешь поцеловать плюшевого зверя, девица, забывая, должно быть, при этом, что на самом деле я человек. И мужчина.

- И? – захлопала глазами девица.

- Что непонятного? Ты предлагаешь поцеловать мужчину, который не является тебе ни мужем, ни даже женихом?

Кира издала невнятный звук и резко нагнулась, принявшись сосредоточенно отдирать колючки с подола.

- Ты, видно, в своём благородном порыве, желая помочь, забылась, и мой долг, как благородного… человека… соблюсти твою честь.

- Ёжки-матрёшки, - пробубнила греховодница себе в подол. – С ума сойти…

- Что? – переспросил Медведь.

Кира выпрямилась с красным от сдерживаемого смеха лицом.

- Первый раз, говорю, встречаю медве… мужчину, который стремится соблюсти мою честь! Обычно эти кобели всегда стремились к прямо противоположному…

- Кто?

- Кобели, сеньор Дон Кихот! Кто же ещё? Все мужики кобели – разве ты не в курсе? А должен, по идее, быть, господин ночной стражник! Или опять ханжествуешь? Сам, небось, по девкам да по молодайкам бегал в этом своём распрекрасном городе с лучшей в мире квашеной капустой, а передо мной теперь тут в позу становишься? На кой чёрт, скажи пожалуйста? Думаешь, я вас не знаю? Все одним миром мазаны! И любовь эту свою «истинную» найдёшь, оженишься в припадке умопомрачения, да и начнёшь налево ходить, как все!

- Все? С чего ты всё это взяла?

- С чего? С того! Знаю просто – и всё!

Медведь хмыкнул, медленно встал и отряхнулся, обдав буйную девку облаком пыли и лесной шелухи. Она зажмурилась и чихнула.

- Ты, как я погляжу, - сказал заколдованный стражник спокойно, - много всего «просто знаешь» девица. С такими знаниями вполне можно путешествовать в одиночку.

Кира разозлилась:

- Чёртов дурак! Ну и катись! Не очень-то и хотелось в компанию к зануде!

Медведь отвернулся от неё и вальяжно покосолапил своей дорогой. Прежде, чем скрыться за поворотом тропинки, он обернулся:

- И ещё, - буркнул он на прощание, - прошу сердечно, сделай единственное исключение из своего огульного списка и вычеркни оттуда хотя бы меня. Я – не кобель. Я Медведь. Это разные вещи…

Глава 22

Увидел яму ловчую в лесу.

Подумал, что могилой

Может стать она не только барсуку…

Там же.

Семья сидела за столом: хозяин – плюгавый мужичонка с хищным взором маленьких, запавших глаз; его измождённая жена с навечно застывшим в испуге лицом; и семеро дочерей – мал-мала-меньше.

Над пустыми деревянными плошками царило похоронное молчание. Только самая младшая – худенькая, анемичная, с так и непрорезавшимися из-за давнего голода молочными зубами – всё ещё гоняла по своей посудине маленький вертлявый боб. Остальные давно расправились со скудной трапезой и только ждали позволения главы семейства встать из-за стола.

- Жан, - прошелестела хозяйка, с трудом преодолевая священный ужас, внушаемый ей супругом, - дети голодны. Мы уже месяц не видели мяса… Доедаем последние бобы и брюкву…

- Брюкву-хрюкву-клюкву… - задумчиво пробурчал супруг. – Парадюкву…

- Жан… - ещё тише прошептала женщина. – Что же нам делать?

- Что делать? – внезапно взвился и заорал мужик. – Что тебе, ведьме, делать? – он схватил свою плошку и с яростного замаха швырнул ею в жену – та успела привычно угнуться, закрывшись руками. Дети сжались на своих лавках, стараясь стать невидимыми. – Это ты у меня спрашиваешь – что делать?! Спасай выродков своих, курва!! Вон – две ноги у тебя и две руки – на что столько? Пожертвуй одной-то на похлёбку для этих