Змея за пазухой - Виталий Гладкий

— Этого не может быть!

— Как знать, как знать… — задумчиво ответил Никита. — Судя по этому кадру, ваш двойник невысокого роста. Точнее можно сказать, определив место крепления металлической пластины на двери с правилами пользования замками. Его макушка находится как раз вровень с верхним обрезом этой таблички…

Он говорил механически, а в мыслях был уже далеко и от своей квартиры, и от Ивана Николаевича, который продолжал что-то бубнить, но его слова пролетали мимо сознания Никиты. Наконец старик, видимо, сообразил, что его собеседнику нужно уединиться, чтобы поразмыслить, откланялся, и Никита остался один. Какое-то время он тупо смотрел на картинку, высветившуюся на мониторе, — двойник старика заходит в подъезд, — а затем запустил видеозапись с самого начала и надолго отключился от окружающей действительности. Никита пытался влезть в шкуру убийцы (а что это был он, у него уже не возникало никаких сомнений), чтобы понять образ его мыслей, старался в деталях запомнить особенности походки двойника Ивана Николаевича и при этом не переставал удивляться перевоплощению молодого человека в старика — грим был безупречен.

«Уж не тот ли это бомж, который хотел поднять на воздух машину Полины возле «Монмартра»? — думал Никита. — Похоже… Но если это так, то он страшнее гремучей змеи в постели. Такие способности для профессии наемного убийцы — большое подспорье. Слиться с толпой, притвориться, к примеру, несчастным калекой, а затем, сделав свое черное дело, преспокойно удалиться с места событий, не вызвав ни малейшего подозрения. Это класс! Высокий класс. Но кто этот человек? Знаком ли он мне? И если уж быть совершенно точным, то вопрос должен звучать так: знает ли он, что я иду по его следу? А если знает, то откуда и когда мне ждать ответного удара?»

На улице что-то сильно грохнуло, и Никита вздрогнул. Он подошел к окну и осторожно выглянул из-за портьеры. Ну конечно же разбойничал мусоровоз — выгружал содержимое мусорного контейнера в кузов. Хорошо хоть не среди ночи. В ночное время, словно специально, мусорщики поднимали такой шум, что и мертвого могли разбудить.

«А нервишки-то уже шалят… — Никита вернулся к компьютеру. — Дожил… бывший специалист по тайным операциям. Стал стопроцентным «пиджаком». Тьфу, блин!»

Никита ехал в Театр юного зрителя, где работал сын Колоскова. Круг подозреваемых сузился до трех персон. Это были Полина, Лизхен и Георг. Только они были заинтересованы в бумагах Олега. Завещания — вот главная цель всех этих событий, решил Никита. Да, именно так! Конечно, документы и дневник Олега (если он будет найден) тоже имеют определенную ценность для узкого круга лиц, но Никита, по здравому размышлению, начал сомневаться в том, что эти записи могут как-то им навредить.

Время ушло, реалии изменились, и кто будет ковыряться в бумажном хламе двадцатилетней давности, пусть и набитом под завязку компроматом? Народ, который фигурировал в «ведомостях» на получение мзды, давно оперился, набрал вес и хорошо набил кошелек, поэтому подкупить следствие (если оно начнется) для этих людей не составит особого труда. Тем более что им готовы услужить лучшие адвокаты.

Никита понимал, что его рассуждения насчет жен Олега и сына не стоят и выеденного яйца; он чувствовал себя совершенно беспомощным в деле сыска, но иных вариантов у него просто не было. И они даже не просматривались после убийства Сейсеича. А Кривицкий, которому он позвонил, чтобы договориться о встрече (Никита надеялся, что Алекс подскажет, как действовать дальше), лишь отмахнулся — не до тебя. По городу объявлен план «Перехват» — опять замочили какую-то крупную шишку, — и вся полиция стояла на ушах.

Почему, из каких соображений он исключил Полину из числа подозреваемых? Не рановато ли? Она много чего наговорила о своих отношениях с Шервинским, но это всего лишь слова, ловкий ход в крупной игре. А как говорят менты-полицейские, слово к делу не пришьешь. Нужны факты, подтверждающие стопроцентную невиновность Полины в смерти мужа, чего у Никиты нет и в помине.

Лизхен… Она могла приговорить Олега. Немочка тот еще фрукт. Нордический тип, жестокий и безжалостный. При всей своей манерности и воспитанности, именно она топила в реке приплод многочисленных кошек, кормившихся от щедрот детдомовского пищеблока. Даже видавшие виды матроны наотрез отказывались исполнять это нужное, но все-таки садистское действо. Все понимали, что кошек необходимо изводить, потому как детдом мог за два-три года превратиться в «кошкин дом», но рука на беспомощных котят ни у кого не поднималась. Даже у совсем не сентиментального деда Гаврика.

У директрисы с Лизхен на сей счет был уговор: ее походы к реке с корзиной котят должны оставаться тайной от всех, а за это Лизхен полагались самые лучшие, пусть и немного поношенные одежды, которые жертвовали детдому состоятельные горожане. О том, почему Лизхен состояла в большой чести у директрисы, Никита узнал случайно — от Олега, когда тот был в хорошем подпитии.

Наконец, Георг. Жорка, Жорик… Пацан жесткий — это сразу видно — и целеустремленный. Хочет сделать артистическую карьеру. Конечно же рамки провинциального, пусть и областного, города ему тесноваты (собственно, как и всем молодым талантам), он рвется в Москву, но что в этом плохого? А ничего. Все нормально, все как и должно быть. Если бы не одно но — завещание отца. Так все-таки знает он о нем или нет? Если да, то пацан вполне способен был нанять старого вора-медвежатника, чтобы тот вскрыл сейф с документами.

Но убить его, притом так жестоко… Это не лезет ни в одну версию. А если присовокупить еще и убийства Олега (отца!), Хайтахуна и Любки, которые он мог совершить, то парнишка вообще предстает каким-то отмороженным монстром. Между прочим, по фигуре он похож на Ивана Николаевича — невысокий, худощавый… Лицо двойника рассмотреть невозможно, но Георг хорошо умеет пользоваться гримом — артист ведь, а значит, загримироваться под Деда Мороза ему как два пальца об асфальт.

«Может, это он в мою квартиру забрался? — подумал Никита. — Хорошо бы раздеть его догола и осмотреть. В поликлинику Георг точно не ходил, чтобы не засветиться, — нож вошел неглубоко — но рана-то осталась. Конечно же он не позволит проделать над собой такой эксперимент, но его можно «уговорить» — дать ему разок по башке. Хотя… жалко пацана. Вдруг все это мои дурацкие измышления? А рука у меня тяжелая…»

Никита ехал в детский театр, чтобы проверить, где находился Георг в то время, когда были убиты Олег и остальные — по списку. В случае удачи это был бы железный факт. От Лизхен он узнал, что ее сынок днями пропадает в театре — то репетирует, то играет в спектаклях, практически без выходных. И то верно — ТЮЗ ведь работает для юного зрителя, значит, все пьесы идут только в светлое время суток.

Возле театра было тихо и пустынно. «То ли дело в мои времена», — с неожиданной ностальгией подумал Никита. Площадь перед ТЮЗом всегда полнилась детворой, потому что спектакли шли с утра до вечера, а на площади актеры, изображающие Петрушку, Буратино и Мальвину, разыгрывали целые представления, вовлекая в них и малышню. Детдомовцы, даже старшеклассники, любили ходить сюда и смотреть на балаганную суету возле ТЮЗа. А еще посреди площади стоял светомузыкальный фонтан, и по вечерам на лавочках сидели влюбленные, завороженно глядя на игру разноцветных водяных струек.