Королева эльфов. Зловещее пророчество - Бернхард Хеннен

Карбункулы? Сканга не ожидала получить честный ответ, если спросит Алатайю, зачем они ей понадобились. Было бы глупо ссориться из-за этого. К сожалению, эльфийская княгиня была права. Только она могла помочь троллихе найти то, что нужно для убийства Эмерелль.

— Карбункулы, — многозначительно произнесла она, на самом деле ничего не понимая.

— Она улыбается высокомерно, — прошептала Бирга. — Можно я сделаю маску из ее лица, когда она больше не будет нужна нам? Думаю, мне удалось бы сохранить эту улыбку для вечности.

На эти слова Сканга решила не обращать внимания. Иногда Бирга слишком глупа! У нее не достанет сил победить эту эльфийку. Алатайю боялась даже Эмерелль. Связываться с ней — все равно что ложиться в постель с гадюками.

— И ты думаешь, что найдешь листья, которые никогда не уносил ветер? Какое отношение они имеют к твоим карбункулам?

— Эти листья не имеют значения. Я думаю, речь идет о стихах цветочных фей. Ключ — это остальные слова. Свидетельство старой любви. В последнее время я то и дело перечитывала эту книжицу. И думаю, что знаю, где нужно искать. Здесь еще идет речь о потайной гардеробной королевы.

Сканга услышала шелест страниц книги.

— Вот, здесь написано: «В дальнем конце я увидел то белое платье, которое было на ней на похоронах Фальраха. С тех пор она больше никогда не прикасалась к нему». Я думаю, что оно и есть свидетельством былой любви. Где стоит ивовый манекен с платьем, и нужно искать! В башне королевы. На самом верху, под крышей. Там она прячет свои сокровища.

— Не думаю, что могу требовать от своих старых косточек, чтобы они поднялись на башню.

— Я все равно собиралась идти одна.

— Бирга проводит тебя, дорогая подруга. Это мое последнее слово. Тролли — хозяева замка Эльфийский Свет. Ты ничего не возьмешь так, чтобы этого не увидела Бирга. И не пытайся одурачить ее!

Наконец-то Сканга увидела в ауре Алатайи налет гнева.

Всего лишь краткую вспышку. Эльфийка мастерски умела скрывать свои чувства. Княгиня наверняка осознавала, что шаманка умеет читать ее ауру. И сколько могут видеть ее слепые глаза.

— Какое чудное доказательство доверия — ты передаешь мне свою ученицу! Это льстит. — Алатайя поклонилась. — Если ты ничего не имеешь против, теперь я отправлюсь на поиски украденного.

— Идите!

Сканга прислушалась к шагам обоих, вскоре стихшим в просторных дворцовых залах. Карбункулы! Зачем они княгине?

Они были знакомы Сканге только по сказкам. Говорили, что карбункул рождается в миг смерти дракона. Его воля к жизни, его магия, его сознание, все, что составляло его существо, сжимается в его сердце и превращается в камень. Поговаривали, что эти камни, чуть меньше кулака кобольда, ничем не отличаются от простых булыжников, что валяются у дороги. Похоже, магия в них не живет. И если они теряются среди других камней, найти их невозможно.

Сканга вспомнила историю, в которой говорилось, что при помощи карбункулов можно лечить бородавки. Наверняка об этом знает и Бирга. Нужно надеяться, что она не окажется настолько глупа, чтобы попытаться украсть у Алатайи один из камней.

Эмерелль стояла на гребне скалы высоко над деревней. Она знала, что опоздала. Толпы серокожих кобольдов штурмовали деревню Облона. Неужели это те самые тролли? Испуг ее был настолько силен, что время, похоже, стало течь медленнее исключительно из вредности, чтобы она могла увидеть каждую подробность надвигавшейся неотвратимости. Она видела странные рожи на щитах воинов. Видела всех скрючившихся кобольдов, безропотно принимавших беду. Видела, как упал Фальрах. Когда его падение закончилось, началось ее собственное. Она прыгнула! Не раздумывая, она бросилась вниз с утеса. При этом она раскинула руки, словно крылья, вот только она не была птицей. Ветер не мог запутаться в ее развевающейся одежде настолько, чтобы поймать ее. И несмотря на то, что она оттолкнулась изо всех сил, в левой ноге почти сразу же появилась боль. Эмерелль коснулась выступающей части скалы.

Удар превратил полет с раскинутыми руками в хаос. И время снова наказало ее. Оно превратилось словно в один из тех чудесных комочков резины, которыми торгуют дети альвов, лазающие по деревьям в самых густых джунглях Вахан Калида. Те комочки, которые можно растянуть до невероятной длины. Если время только что растянулось в один бесконечный миг ужаса, то теперь оно свернулось в пружину. Все происходило слишком быстро, чтобы королева успела собраться с мыслями. Земля у подножия утеса прыгнула ей навстречу.

Нужное слово силы с мучительной медлительностью сорвалось с ее губ. Боль в ноге едва не вырвала из ее груди крик вместо магии.

Наконец это строптивое слово, вцепившееся в ее язык, словно клещ в нежную кожу шеи, было произнесено. Последний слог и удар прозвучали в один момент. Теперь ее тело спружинило. Последовал удар, от которого чувствовалась каждая косточка, каждая нить напряженных до предела мышц, каждое сухожилие. Эмерелль приземлилась на ноги, пытаясь смягчить удар, сгруппировавшись. Скала дрогнула от силы удара. Трещины в камне открыли свою тщательно хранимую тайну. То, что скрывалось в каждом миге бодрствования, да и сна тоже, при помощи магии, давно ставшее частью ее. Даже во время длительного обморока после ранения в Вахан Калиде это заклинание не прекращало действовать.

Она устремилась вперед, прочь от разбившегося камня.

Она бежала навстречу шуму битвы. Пыталась обогнать время.

На бегу обнажила меч. Чувствовала жар в крови, которого так сильно боялась. Внезапный приступ гнева, растопивший ее хладнокровный рассудок, которым она всегда славилась. Жар, которому была ведома только одна горящая красным мысль.

Олловейн! Она не допустит, чтобы он умер.

Еще один прыжок — и Эмерелль перемахнула через колючую изгородь. Не воспользовалась брешью, через которую пробивались серокожие кобольды. Наступила на выпуклую крышу глиняной хижины, выдержавшую ее ровно столько, чтобы она могла оттолкнуться, прежде чем рухнуть с недовольным глухим звуком.

Приземлилась на серую спину, разбившуюся с удивленным хрустом так основательно, что кусочки костей с красными краями брызнули сквозь глиняно-серую кожу подобно прокладывающим себе путь под снегом весенним цветам.

Меч ее описал серебристую дугу, разрезая щиты, древка копий, живую плоть и сухую стену хижины.

Кобольды взобрались на тело Олловейна. Кололи его каменными наконечниками. Серые воины, усмехаясь, торжествовали над великаном, пока ликующие крики мнивших себя победителями не задохнулись во внезапно наступившей тишине.

Тот, кто только что собирался вынуть обсидиановым ножом глаз Олловейна из глазницы, был последним, кто удивленно поднял взгляд. Слишком поздно, чтобы уйти от клинка, который в слепом своем гневе метнула Эмерелль.

Она попала кобольду в грудь, сбросив таким образом с груди жертвы. Подобно тому, как насаживают мотылька на иглу и прикалывают к тонкой доске, чтобы законсервировать его для вечности, меч Эмерелль пригвоздил кобольда к глиняной стене хижины Облона.