Время инверсий - Ольга Онойко

– Действительно, странно. – Симонов глубокомысленно наморщил лоб. – И что, больше ничего на коллегии не обсуждали?

– Ничего. Вообще москвичи мне объяснили, что Светлые эту записку подавали с единственной целью: получить формальный повод самим пользоваться этими же заклинаниями.

– А-а-а! – обрадовался Симонов. – Тогда все понятно! Лайк, помнится, о чем-то подобном рассказывал. Светлые подают протест и в результате сами получают право на то, против чего протестуют. Знакомая песня.

«Все уже когда-нибудь происходило, – устало подумал Швед. – Банальная истина».

– А вот и Фима! – Симонов оживился и взял с подноса чистую рюмку.

Ефим как раз поднимался по трапу. Выглядел он так, будто весь день вкалывал на погрузке-выгрузке, – если коротко, то помятым и уставшим.

– Ф-фух, – выдохнул он, рухнув в кресло. – Ну и денек!

– На! – Симонов протянул наполненную рюмку. – Чего, ушатала тебя мадам ведьма? Фон как ее там?

– Фон Эйзенштайн, – вздохнул Ефим. – Но ушатала меня не она. Хотя… и с ней разговор был… долгий.

Ефим сглотнул водку, поморщился и потянулся за огурчиком.

– Ну, чего, шеф, – обратился он к Шведу, после того как закусил. – Хочешь, пляши, хочешь, благодарность мне объявляй. Послезавтра можем вселяться в офис. Но всю положенную магию я растратил под ноль, учти.

– Ничего себе! – удивился Швед. – Когда успели-то?

– В срок успели, как договаривались. Ром-Паныч прикинул что к чему и предложил почти всю квоту на воздействия в ускорители шарахнуть. Я дал добро. Ну, бригада его и принялась пахать по двадцать четыре часа в сутки в темпе бегущего Чарли Чаплина. Вообще смотрится жутковато, честно признаюсь. Зато результат, как говорится, налицо.

«А Завулон уедет наверняка, – подумал Швед с досадой. – Если уже не уехал. Защиту поставить бы, хотя бы минимальную…»

Конечно, он и сам кое-чего мог предпринять в плане защиты офиса. Но только от равных себе или Иных послабее. Да и вообще… К прежнему офису, который располагался на Банковой в доме с химерами, оборонительный кокон плелся непосредственно с момента постройки и вплоть до исчезновения Лайка. Бывший шеф как-то рассказывал историю этого приметного дома. Дневной Дозор занял дом с химерами далеко не сразу, сначала там просто жили люди, в том числе и сам архитектор Городецкий с семьей, но Лайк с Ларисой Наримановной положили на него глаз довольно быстро. И готовили дом к новой роли без малого двадцать лет.

«Ладно, – подумал Швед. – Не сразу Москва строилась, да и Киев тоже. Потихоньку-помаленьку сделаем все. Никуда не денемся. Выбора нет».

Он покосился на Ефима, медузой растекшегося в кресле.

– Устал? – спросил Швед участливо.

– Да чего-то выдохся… – вяло ответил Ефим. – Беготни в последнее время не то что выше крыши, а выше неба, елки-палки…

Ефим вздохнул и неожиданно добавил:

– И как-то я морально устал, не поверишь. Что-то вокруг такое в воздухе зависло… словами не передать. За что ни возьмешься – а это не то, чем кажется, а чаще всего собственная противоположность. Вот сам посуди: сколько раз за последний месяц нас бросали под танк свои же, Темные? И не сосчитаешь. А с офисом, особенно с земельным кадастром, знаешь кто мне больше всех помог? Ну, если Ром-Паныча не считать. Не поверишь, Светлый. Витей зовут, какие-то у него там полезные концы. И так вот, за что ни возьмись – все шиворот-навыворот: черное светит, холодное греет, доброе по башке бьет, а злое плечо подставляет, чтоб ты не упал. У меня уже крыша едет, не знаю, кому верить, от кого бежать.

– Это ты точно подметил, – неожиданно серьезно подтвердил Симонов. – Время сейчас такое. Конец эпохи, то, се. Время отката, время обратного хода, когда маятник начинает двигаться в противоположную сторону.

– Ты еще календарь майя вспомни, – фыркнул Швед. – Который это уже по счету конец света ожидается, а? Считать замаешься.

– Ты теплое с мягким не путай, – не разделил его иронии Симонов. – Мир всегда развивался циклично, и сколько раз все, что вчера считалось Светом, внезапно объявлялось Тьмой на ближайшие годы. Скажешь, не было такого? Я тебе с ходу подобных инверсий насчитаю – пальцев не хватит. И вообще я знаешь что подумал? Вот вспомни этих магов не пойми откуда. Мне кажется, они в нашем мире появляются как раз во время таких вот переломов, когда границы мнутся и крошатся. Может, оттого наши миры и соприкасаются, оттого и появляются ходы от них к нам и наоборот? Инквизиция небось потому чужаков и изучить толком не может – всякий раз не до того, собственный мир наизнанку выворачивается. А как со своим справились, хлоп – проходы закрылись, поздно метаться. Скажешь, неправдоподобно?

Швед состроил кислую мину:

– Эдак за уши что угодно к чему угодно притянуть можно.

– Притянуть-то можно, – вздохнул Ефим. – Да только Игорь прав, слишком уж многое в последнее время прямо на глазах меняет вектор. Прям как в той песенке про замполита и митрополита. Наверное, действительно оно сейчас такое, время. Время инверсий.

– У вас тут что, философский диспут?

Все обернулись на голос: у трапа с тростью в одной руке и светлой сетчатой шляпой в другой стоял Аркадий Семенович. Не заметили его, заговорились.

– Спонтанный, – вздохнул Швед. – Проходите, Аркадий Семеныч, присаживайтесь.

Тут как раз подоспел с шашлыками матрос Андреич, и на несколько минут о диспуте все благополучно забыли.

– Ну, что, молодые люди? – сообщил несколько минут спустя научник. – Имею честь вас поздравить. Вы первые, кто умудрился совладать с чужаками без потерь. Полагаю, Инквизиция озадачена, а Высшие маги скопом и поодиночке пытаются разобраться, как же это у вас получилось.

– За это категорически необходимо! – с жаром сказал Симонов, наливая себе. – Кто будет?

Не отказался никто, даже стюард, хотя Аркадий Семенович деликатно посоветовал Симонову не увлекаться.

– А вот скажите, Аркадий Семенович! – обратился к научнику Швед чуть погодя. – Вы Иной опытный, постарше нас. Игорь вот утверждает, что сейчас наступило какое-то особое время, когда все меняется и чуть ли не наизнанку выворачивается. А я сомневаюсь. Может, рассудите?

– Да, я слышал обрывок вашего спора, – кивнул Аркадий Семенович. – В чем-то прав Игорь, в чем-то – вы, Дима. На подобные вопросы нет и не может быть однозначных ответов. Но одно я вам скажу совершенно точно: жизнь становится все более и более скоротечной. Не в том смысле, что время течет быстрее – ни в коем случае. Просто за один и тот же временной промежуток сегодня происходит куда больше событий, нежели двадцать лет назад. А двадцать лет назад происходило больше, чем в начале минувшего века. Время уплотняется, и чем дальше, тем сильнее. Понимаете, когда я был молод, моя жизнь практически ничем не отличалась от жизни моих родителей до моего рождения. Крестьянин пахал землю той же сохой, что и его прадед. Когда я еще практиковал, я пользовался тем же стетоскопом, что и мой дражайший дедушка Яков Давыдович. А сегодня прошлогодний мобильник уже считается безнадежно устаревшим. Течение времени не убыстрилось, но темп нашей жизни возрос многократно – отсюда, кстати, и всякие стрессы да депрессии, о которых еще совсем недавно никто слыхом не слыхивал.