Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Мод Монтгомери

Анины страдания продолжались неделю. Все это время она не выходила из дома и каждый день мыла голову. Диана была единственной посвященной в роковую тайну, но она торжественно обещала никогда никому не говорить об этом, и можно с уверенностью утверждать, что слово свое она сдержала. В конце недели Марилла сказала решительно:

— Это бесполезно, Аня. Краска на редкость прочная. Волосы придется отрезать, выхода нет. Не можешь же ты выйти в таком виде на улицу.

У Ани задрожали губы, но она осознала горькую правду слов Мариллы. Со вздохом отчаяния она пошла за ножницами.

— Пожалуйста, отрежьте их сразу, Марилла, и все будет кончено. Ах, сердце мое разбито. Это такое неромантичное несчастье. В книжках героини теряют волосы во время тяжелой болезни или продают их, чтобы потратить деньги на доброе дело. Я уверена, что в подобном случае мне не было бы и вполовину так тяжело расстаться с волосами, как сейчас. Но нет никакого утешения для того, кому приходится отрезать волосы из-за того, что он выкрасил их в отвратительный цвет, правда? Я собираюсь плакать все время, пока вы будете меня стричь, если, конечно, это вам не мешает. Это так трагично!

Действительно, Аня горько плакала, но позднее, когда она поднялась к себе наверх и взглянула в зеркало, на лице ее изобразилось отчаяние. Марилла добросовестно выполнила свою задачу, так как оказалось необходимым срезать волосы до самых корней. Результат оказался не совсем к лицу, если употребить самое мягкое выражение. Аня торопливо повернула зеркало к стене.

— Ни разу, ни разу не взгляну на себя, пока волосы не вырастут, — воскликнула она с чувством. Потом неожиданно снова повернула зеркало к себе. — Да, буду смотреть. И это будет мне наказанием за то, что я была такой скверной. Буду смотреть в зеркало каждый раз, как войду в комнату, чтобы увидеть, какая я страшная. И даже не буду пытаться вообразить, что это не так. Я никак не предполагала, что горжусь своими волосами, но теперь знаю, что так оно и было, потому что хоть они и рыжие, но ведь они были такие длинные, густые, вьющиеся. Боюсь, что скоро и с моим носом что-нибудь случится.

Анина остриженная голова произвела сенсацию в школе в следующий понедельник, но, к ее огромному облегчению, о настоящей причине не догадался никто, даже Джози Пай, которая тем не менее не преминула сообщить Ане, что выглядит она как огородное пугало.

— Я ничего не ответила, когда Джози мне это сказала, — доверительно сообщила Аня в тот вечер Марилле, лежавшей на диване после сильного приступа головной боли, — потому что сочла это частью наказания, которое я должна смиренно перенести. Тяжело, когда тебе говорят, что ты похожа на огородное пугало, и мне так хотелось что-нибудь на это ответить. Но я этого не сделала. Я просто бросила на нее презрительный взгляд, а потом простила ее. Чувствуешь себя очень добродетельным, когда прощаешь других, не правда ли? Я намерена впредь посвятить все мои силы тому, чтобы стать хорошей, и никогда больше не буду пытаться стать красивой. Действительно, лучше быть хорошей! Я знаю это, но иногда трудно во что-то поверить, даже если об этом знаешь. Я в самом деле хочу быть хорошей, Марилла, как вы, миссис Аллан и миссис Стейси, и стать вашей гордостью, когда вырасту. Диана советует, когда у меня начнут отрастать волосы, носить на голове черную бархатную ленточку с бантиком с одной стороны. Она говорит, что мне очень пойдет. Это будет так романтично. Но, может быть, я слишком много говорю, Марилла? Может быть, от этого у вас сильнее болит голова?

— Мне уже лучше. Но после обеда было просто ужасно. Эти головные боли становятся все сильнее с каждым разом. Надо будет посоветоваться с доктором. А что до твоей болтовни, мне она не мешает… я к ней привыкла.

Это означало, что Марилла любит ее слушать.

— Разумеется, ты, Аня, будешь Элейн, — сказала Диана. — У меня никогда не хватило бы смелости пуститься одной в лодке по течению.

— И у меня, — сказала Руби Джиллис содрогаясь. — Я совсем не против прокатиться в лодке вдвоем или втроем и чтобы мы при этом сидели, а не лежали. Тогда это весело. Но лежать в лодке и изображать из себя мертвую… я ни за что не смогла бы! Я умерла бы от страха.

— Конечно, это было бы романтично, — согласилась допустить Джейн Эндрюс. — Но я знаю, что не смогла бы лежать спокойно. Я бы вскакивала каждую минуту, чтобы посмотреть, где я и не отнесло ли меня слишком далеко от берега. А ведь ты понимаешь, Аня, это испортило бы все впечатление.

— Но это просто смешно — рыжая Элейн, — огорчилась Аня. — Я не боюсь плыть по течению и очень хотела бы быть Элейн. Но это все-таки смешно. Руби должна быть Элейн, потому что она такая беленькая и у нее такие чудесные длинные золотистые волосы… вы ведь помните, как там в стихах — у Элейн "волосы светлые на плечи струились". Элейн была "лилейная дева", а рыжая не может быть "лилейной девой".

— У тебя такая же светлая кожа, как у Руби, — сказала Диана серьезно, — и волосы у тебя гораздо темнее, как ты их остригла.

— Ах, ты правда так думаешь? — воскликнула Аня, краснея от радости, — Мне самой так иногда кажется… но я не смела ни у кого спросить. Боялась услышать, что это не так. Как тебе кажется, Диана, можно их уже назвать каштановыми?

— Да, и мне они кажутся очень красивыми, — сказала Диана, восхищенно глядя на короткие шелковистые кудри, покрывавшие Анину голову и перехваченные по ее совету очень кокетливой черной бархатной ленточкой с бантиком.

Они стояли на берегу пруда со стороны Садового Склона на небольшом мысе, окаймленном березами. На самом конце его были деревянные мостки, построенные для удобства рыбаков и охотников на уток. Руби и Джейн навестили в этот июльский день Диану, и Аня тоже пришла поиграть с ними.

В то лето Аня и Диана проводили большую часть свободного времени на пруду или возле него. Приют Праздности отошел в прошлое: весной мистер Белл безжалостно вырубил маленький кружок деревьев на своем дальнем пастбище. Аня сидела там среди пеньков и плакала, отчасти любуясь романтичностью ситуации; но она быстро утешилась, потому что в конце концов они с Дианой признали, что, как большие, тринадцатилетние девочки, приближающиеся к своему четырнадцатилетию, они были слишком взрослыми для таких детских развлечений, как домик для игры. На пруду они нашли для себя гораздо более привлекательный вид спорта. Было так интересно удить форель с моста; обе девочки научились грести и катались на маленькой плоскодонке, которую мистер Барри держал для охоты на уток.

Инсценировать историю с Элейн было Аниной идеей. В прошлую зиму в школе они проходили поэму Теннисона,[10]так как глава отдела образования включил ее в программу по английскому языку для школ на острове Принца Эдуарда. Они анализировали ее, делали грамматический разбор, критиковали и делили на части, рассматривали со всех сторон до такой степени, что казалось чудом, когда после всего этого они все еще находили в ней какой-то смысл и очарование. Во всяком случае, лилейная дева Элейн, Ланселот, Гиневра и король Артур стали для них живыми людьми, а Аню терзали тайные сожаления, что она родилась не в Камелоте.