Тайный враг - Антон Грановский

– Кто знает. Может, да. А может, нет. Только я его с тех пор ни разу не видел. – Воевода помолчал, потом покосился на Раха и сказал: – Я пытался его отыскать.

– Правда? Где?

Воевода вздохнул и признался:

– Я ходил в Гиблое место еще раз.

Рах взглянул на него удивленно.

– Вот это да! Один?

Видбор покачал головой:

– Нет. Я нанял хорошего ходока. Четыре дня мы ходили с ним по Гиблому месту. А на четвертый его задрал оборотень, и я остался один.

– И как ты выбрался?

– Я многому научился у того ходока. Читать по следам, избегать ловушек… В Гиблом месте один день идет за десять.

– В этом я уже убедился, – признал Рах.

– Я ходил по чащобе еще несколько дней, – продолжил глуховатым голосом Видбор. – Перебил кучу тварей, сам побывал в зубах у волколака… Но Глеба так и не нашел.

– И что было потом?

– Ничего. Несколько дней спустя я вернулся в Хлынь и зажил своей жизнью. – Воевода помолчал. Глянул на Раха и вдруг спросил: – А знаешь, что я иногда во сне вижу?

– Что?

– Будто бросаются на Первохода огромные твари, а я вынимаю меч и бегу ему на подмогу. Рублю тварей до последнего, а опосля того падаю наземь и помираю. – Видбор улыбнулся. – И так мне, знаешь, хорошо… Будто не помер я, а родился заново. Ладно.

Он вздохнул и поправил ножны.

– Ты, Рах, здесь постой. А я вперед пройду да посмотрю, что там и как. Да гляди, не высовывайся, пока не разрешу.

Воевода повернулся и неторопливо двинулся в сторону чащобы. Глядя на широкую спину ратника, Рах положил руку на выжигатель. На лице его отобразилась глубокая задумчивость. Выстрелить Видбору в спину или нет? С одной стороны, без него в Гиблом месте не обойтись. Но с другой… Что, если этот верзила снова что-то заподозрит? Что, если он снова приставит к его горлу свой проклятый меч?

«Однажды снова заболтаю во сне, а проснусь от того, что этот верзила перерезал мне горло», – хмуро подумал Рах.

Он вздохнул: что ж, видать, иначе никак. Из двух зол нужно выбирать меньшее. Рах расстегнул пуговку чехла и бесшумно вынул из него выжигатель.

– Бог Хорс, прикрой меня своим щитом! – крикнул вдруг Видбор, выхватил из ножен меч и бросился навстречу вышедшим из-за деревьев упырям.

Рах изумленно уставился на упырей. Их было восемь, все рослые, со свирепыми лицами, и вовсе не такие медлительные, как предполагал Рах, насмотревшийся в детстве фильмов про зомби.

– Рах, не подходи! – крикнул Видбор. – Спрячься за дерево!

Меч ратника обрушился на голову ближайшего упыря. Второго Видбор рассек надвое, а третьему отрубил ноги, и тот рухнул на землю. Четвертого ратник двинул локтем в лицо и сбил с ног, а затем довершил дело, вонзив тому в грудь меч.

Оставшиеся четыре упыря повернулись и скрылись в лесу.

Видбор не стал их преследовать. Могучая грудь воеводы вздымалась, из горла вырывалось хриплое дыхание. Переведя дух, воевода тщательно отер свой широкий сверкающий меч пучком травы и вложил его в ножны.

– Сбежали, – презрительно протянул он. – Гнилое отродье. Где вам справиться с хлынским дружинником! Эй, Рах, ты цел?

Видбор повернулся к рыжему охоронцу и застыл с удивленным лицом. Рах сжимал в руках огнестрельный посох, и черное дуло посоха смотрело воеводе в грудь.

– Ты чего? – удивленно спросил Видбор.

Рах улыбнулся.

– Прости, воевода. Но я не могу иначе.

Он положил палец на спусковую панель и надавил на нее.

Крев стиснул зубы от боли. Эта боль – жгучая, невыносимая – сводила его с ума. Штыри, обитые белым железом, пригвоздили его к земле, и он не мог пошевелиться.

Крев понимал, что его состояние нельзя назвать жизнью, но что-то не давало ему умереть до конца. Возможно, он был слишком силен, и чтобы убить его, понадобилось бы кое-что покрепче этих штырей.

Однако и жизни Крев в своем теле не чувствовал. Тело словно бы превратилось в туманное облако, и по этому облаку пробегали сверкающие всполохи боли. Звериное тело Крева было сковано штырями и болью, но его разум, как вырвавшаяся из силков птица, заработал на полную мощь и вновь обрел черты человечности.

Минуты тянулись долго и томительно, и все, что Крев мог противопоставить нескончаемому потоку боли, это размышления и воспоминания. Он вспомнил себя молодым. Сколько надежд, желаний, амбиций… И где все это теперь?

Будучи молодым, ты счастлив, потому что у тебя есть перспектива, долгий-предолгий путь, в конце которого тебя ждет схватка с драконом и победа. А заканчивается все тем, что в конце пути ты не обнаруживаешь никакого дракона. А немного поразмыслив, с ужасом осознаешь, что ты и есть – тот самый дракон.

Пока ты молод, ты счастлив даже в своем несчастье. А когда ты прожил большую часть жизни, даже твое маленькое счастье отдает привкусом огромного несчастья.

Дьявол Стогнум, прочь эти мысли!

Крев дернулся в своей ловушке и взвыл от пронзившей все тело боли. Белое железо! Будь проклят тот, кто изобрел его! Стиснув зубы, Крев заставил себя успокоиться. Нужно искать выход. Темные твари погибают от белого железа. Если он, Крев, до сих пор не умер, значит, его тело способно противостоять белому железу. Этому могут быть лишь две причины. Первая – он вовсе не темная тварь. Вторая – он больше, чем просто темная тварь . А если так, то и выход из этой ловушки, рассчитанной на заурядных тварей, должен найтись.

Крев открыл глаза и попытался осмотреть свое тело. Черная, покрытая жесткой шерстью масса была проткнула штырями как минимум в десяти местах. Лапы тоже оказались пригвожденными. Если попытаться расшатать штыри…

Крев слегка двинул лапами и тут же взвыл от боли. Нет, не годится. Крев расслабился и перевел дух. Он вдруг заметил, что на толстых корнях пихты, торчащих из мокрой земли, сидят какие-то зверьки. Должно быть, местные падальщики. Пять или шесть. Дожидаются, пока он сдохнет, чтобы начать свою мрачную трапезу.

Крев усмехнулся безобразным круглым ртом, усеянным по окружности острыми клыками, и негромко позвал:

– Эй, вы!

Зверьки насторожились. Они походили на крыс, но их бурая кожа была совершенно голой, а челюсти, крупные, массивные, будто у крошечных бульдогов, были усыпаны острыми зубками, слегка загнутыми внутрь – видимо, для того, чтобы удобнее было рвать на части падаль.

– Эй, вы… – снова позвал Крев, превозмогая боль. – Бритые крысы…

Сравнение с бритыми крысами показалось Креву смешным, и он издал горлом резкий звук, отдаленно напоминающий человеческий смех. Он думал, что падальщики убегут, но они лишь склонили набок бурые безобразные головки и уставились на него черными, злыми глазками.