Свидание - Луиза Дженсен

– Мою маму звали Шэрон Марлоу, – тихо произнесла она.

– Нет… Нет. Нет! – Я кричала так громко, что заболело горло.

Распахнула дверцу машины и, шатаясь, пошла в черноту, желая в ней затеряться, уйти от Крисси и всего, что она олицетворяла. Дочь женщины, которая погибла во время ограбления? Невозможно!

– Эли! – заорал Бен, и от огня в его голосе мои ноги приросли к земле.

Пошел редкий снежок, припорашивая плечи Крисси. Стоя рядом с Беном, она походила на ангела. Ветер трепал ее волосы. Она попыталась сплести с ним пальцы, но он вырвал руку.

– Эли, мою маму звали Шэрон Марлоу.

– Не надо, пожалуйста! Не говори!

Я не желала это слушать, но она продолжала.

– Я получила письмо от вашего отца прямо перед его освобождением и подумала: нечестно, что он может спокойно жить в кругу семьи. Моей мамы нет. Брата тоже. Папа после маминой смерти запил, мы почти не общаемся. Наверно, мне стало любопытно, какое будущее ждет вашего отца, человека, из-за которого все произошло. Из всей «танмурской троицы» он единственный, кого можно винить. Дэвид Уэбб и Уэйн Линдселл умерли. Я гадала, как вы с Беном к нему относитесь… Хотела найти вас в «Фейсбуке», заглянуть в вашу жизнь, но не нашла. В «Гугле» тоже не было ничего, кроме статей сразу после приговора. Я подумала, что вы, наверно, сменили имена. Попыталась забыть обо всем, но без конца гадала: простили ли вы его? Ждете ли с распростертыми объятьями? Наняла частного детектива и… – она развела руки – …вот она я.

– Чего ты хотела? Что тебе надо? – Я чувствовала, что совсем не знаю ее, эту женщину, у которой прожила последние четыре месяца.

– Просто увидеть тебя, один разок. Честно, я так и думала, но потом мы разговорились, я узнала, что у тебя умерла мать, заметила, что твой голос становится стальным и холодным всегда, когда я пытаюсь завести речь о твоем отце. Ты сказала, что знать его не хочешь, и я поняла – тебе так же больно, как и мне. Ты потеряла обоих родителей, и я почувствовала родство, близость, которую никто, кроме тебя, никогда бы не понял. Хотела признаться, кто я такая, да побоялась, что ты меня оттолкнешь. Ты мне понравилась. Вы оба. И даже больше… – Она пристально посмотрела на Бена.

– Наш отец убил твою маму! – прокричала я.

– Нет. Он был там, но не убивал. Он пытался помешать, хотя в газетах про это не написали. – Крисси закрыла глаза, вспоминая. – Уэйн орал, угрожая всех порешить. Он совсем слетел с катушек. Дэвид потрясал оружием. Твой отец уговаривал его опустить пистолет. Я помню абсолютно все. Не знаю, вскрылось ли это в суде. Присяжные наверняка заранее для себя все решили. Но меня не вызвали в качестве свидетеля. Я была почти невменяема. Такая маленькая, а уже на антидепрессантах. Таблетки, таблетки, таблетки. На самом деле просто надо было, чтобы меня обняли. Мне нужна была любовь. Отец не мог даже смотреть в мою сторону, потому что я напоминала ему маму.

– Прости, прости, пожалуйста!

– Ты себя винишь, Эли, но нельзя держаться за прошлое. Я прощаю твоего отца, потому что, ненавидя все эти годы, я делала хуже только себе…

Я увидела в ее глазах участие, понимание и не выдержала. Эмоции взяли верх.

– А меня ты тоже прощаешь?

Я думала, что задала этот вопрос мысленно, но она шагнула ко мне и обняла.

– Мне не за что тебя прощать. Ты не виновата.

Этих слов я жаждала почти всю мою жизнь. Как только они сорвались с ее губ, ветер подхватил их и унес вместе с моим стыдом и виной.

Я прижалась к ней, повисла у нее на шее. Перед глазами мелькали картинки: я открываю дверь полиции; ловлю на себе презрительный взгляд Мелани; падает на пол торт, – на сей раз я не гнала эти образы, я позволяла им оформиться и отпускала в ночное небо, в одеяло облаков, накрывшее звезды. В конце концов слезы высохли, я стянула перчатки, порылась в сумочке в поиске носовых платков, высморкалась, вытерла глаза и посмотрела на брата.

– Бен…

– Я не виню тебя за то, что произошло с папой. И не винил. Но мама! Никогда, никогда тебя не прощу!

Мое тело сотрясалось от рыданий, ледяной воздух обжигал легкие. Бен развернулся и побежал к машине. Мы с Крисси бросились следом, поскальзываясь на льду.

Взревел мотор, зажглись фары.

– Погоди! – крикнула Крисси.

Бен разворачивался.

– Стой! – Я замахала руками.

Как бы он на меня ни злился, он не может нас бросить. До города несколько миль, мы тут околеем.

Я сбросила туфли. Гравий рвал колготки. Крисси, тяжело дыша, бежала рядом. Когда Бен прибавил газу, выруливая на дорогу, я кинулась наперерез.

Он остановится. Остановится… Однако он не сбросил скорость, не свернул. Я махала руками.

– Бен!

Мой крик потонул в грохоте моря.

Почти как в замедленной съемке, Бен откинулся на спинку, крутанул руль, но колеса буксовали на гололеде, и машина продолжала катиться на меня.

– Эли! – в ужасе произнес Бен.

Я видела, как шевелились его губы.

– Н-е-е-т!

Последнее, что помню, – руки Крисси. Рывок. Падение. Я ударилась головой обо что-то холодное и твердое.

И больше ничего.

– Ты сбил ее?

Кровь, поломанное боковое зеркало, бампер…

– Случайно, – тихо отвечает Бен, и я мысленно переношусь в то время, когда он, пятилетний, сиротливо стоял над разбившейся маминой вазой, и нижняя губа у него дрожала.

– Был гололед. Я думал, что сбил насмерть вас обеих. Ты лежала неподвижно, тихо, в крови. Но у тебя прощупывался пульс, и никаких травм, кроме ушиба, я не обнаружил. Эта кровь была кровью Крисси.

– Где она?

– Она не… Она… – Бен замолкает.

Все ясно без слов.

– Как я попала домой? – После падения у меня в памяти пустая страница.

– Ты была без сознания. Потом, пока я разбирался с… Ты пришла в себя, села в машину и уехала.

– Я села за руль?!

Морщу лоб и силюсь вспомнить. Невероятно! Поднять сумку, доехать домой и преспокойно лечь спать! Потом на ум приходят слова мистера Хендерсона – мозг защищает нас, блокируя воспоминания или создавая подобие нормальности. Начинаю смутно понимать, как та женщина убила всю семью, а потом приготовила им ужин.

– Я думал, ты поехала в полицию. Не знал, что делать. Пошел в разрушенный дом и просидел там до утра, вспоминая пикники с мамой. Помнишь? Я всегда приносил совенка Олли и ставил ему чашку с блюдцем. Мне здесь очень нравилось… Я плакал, глядя, как встает солнце, думал, что последний раз в жизни любуюсь рассветом, что сейчас приедет полиция и меня арестуют. Но она не приехала. И я предположил, что, может быть, ты им не сказала. Может быть, ты меня защищаешь. Поехал удостовериться. Когда понял, что ты ничего не помнишь, решил, что это судьба – можно подумать, разработать план. В больнице ты просила соврать врачам про ушиб, повторяла, что не хочешь вовлекать полицию, и это дало мне… Слепота на лица дала мне возможность заставить тебя страдать, как страдал я. Я любил Крисси.