Столыпин - Аркадий Савеличев

Они не понимали, что губернатор и сам против «черного передела». Это народившиеся кадеты во главе с профессором Милюковым, тоже от страха, начали орать о «добровольном переделе», словно не видели, что он все равно кончится «черным» переделом. Когда половина крестьянской России живет без кола без двора, иначе и быть не может. Кадеты шляются по заграницам, а возвращаясь во взбаламученную Россию, бьют кулаком в грудь: «Мы – конституционные демократы! Даешь народную конституцию!»

Ничего от дворянства не добившись, Столыпин пригласил на вечерний чай братца и бедную княгинюшку из рода Гагариных.

Братец, как и все, тоже трусил, боясь все потерять. А княгинюшке Глафире Ивановне терять было нечего. У нее-то, в отличие от других Гагариных, и землицы почти не было. Жила на то, что получила за свой родовой дворец. Поэтому она была посмелее братца:

– А что, Алексей Дмитриевич? Ведь дело Петр Аркадьевич говорит. Еще не погорели? Так не зарекайтесь. Пока не сожжены, почему бы и не съездить к вам в гости? Я женщина, милый друг, свободная… с божьей-то помощью…

Грусть о покойном гуляке-муженьке была чисто женская, показная. В дорогу Глафира Ивановна собралась с плохо скрываемой радостью. Была она не старше Ольги Борисовны, но не имела ни пяти дочерей, ни сынка. Единственное оставшееся Серафиме Ивановне в наследство именьице было, видимо, в таком состоянии, что она не приглашала к себе в гости заехать, хотя и по дороге приходилось.

Зато братец Алексей Дмитриевич холост, весел и беспечен. Семья у него, как и у всех, была вывезена в Саратов. В присутствии хохочущей дорожной дамы даже Петр Аркадьевич, забывая свое губернаторство, готов был согласиться на неурочный пикник у безымянной речушки, попрятавшейся в лесистый овраг. Но между оврагом и остановившимися каретами решительно заступил дорогу Недреманное око:

– Позвольте, Петр Аркадьевич, не согласиться. Место опасное. Надо ехать вскачь. И тем более не обнаруживать, кто в карете. Прошу закрыть окна.

Подполковник был серьезен и настойчив. Еще в городе он самолично снарядил вторую, очень неприметную карету и усадил туда пятерых полицейских с винтовками. Да и губернатору посоветовал взять самый неприметный экипаж.

Петр Аркадьевич глянул на братца и княгинюшку и велел кучеру:

– Вот что, братец: аллюр три креста!

Когда надо, он говорил без барской прихоти. Кучер взял свою пару в кнуты. Карета с сокрытыми в ней полицейскими осталась позади – лошади у них были похуже. Когда выскочили из овражья на простор, там началась стрельба. Была ранена одна из лошадей, рубили постромки.

Подполковник ничего не стал объяснять, лишь предупредил:

– Обратно придется ехать другой дорогой.

Столыпин пожал ему руку, ничего не ответив.

Уже было недалеко и до села Столыпина. У межевых столбов обочь дороги попарно стояли мужики с ружьями. У одного на плече, как дубина, торчала даже винтовка с примкнутым штыком. Братец вышел переговорить с ними. Дальше встречал уже управляющий, расторопный и хваткий малый. Как выяснилось, из здешних немцев. Он знал о приезде барина. При всем хвастовстве телеграфа у Алексея Дмитриевича не было; просто он послал вперед верхового.

– Ну что, Отто, – по-свойски приказал братец, – корми моих гостей да показывай поместье. На всех ли дорогах охрана?

– На всех, Алексей Дмитриевич. Но не полагаясь на ружья, я без вашего приказания позволил некоторую вольность…

– Какую?..

– Сами понимаете, сейчас самое голодное время. Новый хлеб еще не жнут, так что, Алексей Дмитриевич, я вашей властью велел отпустить на каждый двор по пуду пшеницы. Сказал, что взаимообразно, но ведь, пожалуй…

– Пожалуй – не отдадут!

На лице помещика затвердел нешуточный гнев. Петр Аркадьевич поспешил смягчить его:

– Нет, каков молодец управитель! Не поступи он столь благоразумно, пшеничку могли бы и силой забрать. Уступи мне, братец, своего управляющего? Мой без моего тычка сам ничего не решает. Отто, пойдешь?

Управляющий понятия не имел, с кем разговаривает. Но заступничество оценил:

– А это как мой барин посмотрит…

Барин спохватился:

– Нет, Петр Аркадьевич, дудки! Мне самому такие люди нужны.

Ну, нужны так нужны. С тем и в господский дом отбыли.

После долгого веселого обеда, пользуясь долгим летним днем, осматривали хозяйство. Уцелевшее и не разграбленное в этой смуте, оно было, пожалуй, лучшим в Саратовщине. Истинно, на немецкий лад поставленное хозяйство. Не говоря об огромном зерновом клине, при трехпольном-то севообороте, укоренилось и производство местных семян; они не только свои потребности удовлетворяли, но и на продажу шли. Сады, сады! И отнюдь не для помещичьей красы – целые загоны хорошо опаханных яблонь, вишен, слив и груш. Даже винограда немного зрело. Бахчи с арбузами и дынь. Всякая овощь в пойме реки Алаи. Плодово-ягодный винзавод. Мясное и молочное стадо черно-белой немецкой породы. Сыроварня. Маслобойка. Конный завод. Свинарники, полные йоркширской породы. Тонкорунное овцеводство со своим шерстяным заводишком. И многое другое, что позволило Столыпину вечерком в роскошной, тенистой беседке с губернаторской завистью поразмыслить:

– Да, Алексей Дмитриевич… Вот уж чего б не хотелось – так разбоя в таком славном хозяйстве.

– И мне б не хотелось, Петр Аркадьевич, – согласился братец-помещик. – Роту драгун не изволите поставить у меня на постой? Кормить и поить буду за свой счет.

– Роту… Ох, Алексей Дмитриевич, шутник ты. Пятеро полицейских со мной, да и тех отдавать я не волен. А если что волен, так вот это, послушай…

И он изложил прожект, который возникал у него и в Ковно, и в Гродно, и даже здесь, в охваченной пожаром Саратовщине.

В отличие от кадетов, неизвестно откуда появившихся, в перераспределении между крестьянами помещичьих земель он не видел никакого смысла. Пустой лозунг, который без гражданской войны не исполнить. Попробуй-ка без насилья посягни на частную собственность! Это у кадетов, а тем более у большевиков, все просто: грабь награбленное! А если это «награбленное» создавалось веками, как у тех же Столыпиных? Между прочим, за верную воинскую службу давалось. Нынче так не служат! Гибнет армия в никому не нужной Маньчжурии: гибнет под Мукденом и Порт-Артуром. Тонет целая эскадра в чужих водах. С востока на запад тянутся эшелоны с обрубками человеческих тел… в основной массе – крестьянских. Какими глазами, если их не выжгло снарядами, глянут они на это процветающее село Столыпино?

Рядом за столом сидела не старая еще, ждущая чего-то от мужчин княгинюшка, а Столыпин говорил:

– Драгуны? Собственная усиленная охрана? Поверь, братец, не поможет. Твой управляющий сделал больше, чем могла бы сделать рота драгун. Ты, хозяин, можешь сделать еще больше.

– Чего же?

– Того самого – добра. Между прочим, не без пользы для самого себя.