Спайди. Часть 1. - Sirius M.

знающих друг друга людей спустились в подвалы школы одаренных детей. Туда куда не было хода этим самым детям. Ну, до определенного времени, конечно, и пожалуй не всем. Мутант с синей шерстью вел свою спутницу в общий зал конференций. Там уже собрались почти все остальные люди X. Вдруг из бокового коридора им на встречу выскочил взволнованный Скотт Саммерс. На его руках бессознательной тушкой висел хорошо известный всем телепат. Мулатка сдавленно охнула.

- Что случилось? Скотт?

- Я… я не знаю. Я нашел его уже без сознания. Возле Церебро… на полу…

***

Неизвестно где. Неизвестно когда.

Фиолетовый туман был повсюду. Он заполнял пространство, он и был этим пространством. Он был отдельной реальностью, а может быть и вселенной или еще чем. Не было никого кто мог бы задумываться об этом, а значит точной классификацией тумана никто не интересовался. Можно было подумать, что в фиолетовом тумане никто и не существовал, но нет. Периодически там появлялась одна особа. Просто природа этого места не была ей интересной. Дело было даже не в том что женщина не отличалась любознательностью. У нее были свои проблемы, вокруг которых и крутились бесконечные мысли. А всякими около философскими вопросами, ей страдать было некогда, и вообще не интересно.

Она восседала на троне. Не обычном, странном не понятном даже ей. Спинка его была похожа на кусок паутины, словно какой-то безумный скульптор сварил ее из металлических трубок, а потом забыл о своем детище, а то начало медленно ржаветь. Кстати трон был единственным предметом, что существовал в этом тумане. Сама же женщина была одета в длинное платье, высокий воротник, длинный разрез с одного боку, и большой вырез на спине практически оголяющий ее полностью. Платье красиво подчеркивало и облегало все прелести женщины. Само это платье было все того же темно-фиолетового цвета, а на груди вольготно разместилось изображение белого паука, тонкие лапки которого как-бы обнимали женщину. Из оголенной спины прямо из плоти в спинку трона шли все те же ржавые металлические трубки.

Некто с нескрываемой насмешкой на бледных устах назвал ее Мадам Паутиной.

Вся поза женщины выдавала напряжение, руки судорожно сжимали поручни трона, уста изогнулись в кривой линии, она не дышала, открытые глаза заполнял белесый туман. Не смотря на иной цвет, туман этот чем то пугающе походил на своего фиолетового товарища. Неожиданно туман пропал из ее глаз женщина начала заваливаться, вперед падая со своего трона. Трубки с мерзким чавкающим звуком начали выходить из спины женщины.

Она очнулась на полу у себя в квартире. Небольшая двушка, знающая лучшие времена, она давно жаждала косметического, а лучше капитального ремонта. Сами собой потекли слезы, непрерывным ручьем они текли по щекам и вскоре смешивались с кровью, что веселым ручейком хлестал из носа. Она приподняла голову, часть крови уже успела засохнуть потому, оторвать голову от линолеума было тяжело. Оказывается кровь, неплохо заменяет клей при нужде. Было тяжело, но также сказывался опыт. Она довольно уверенно нашарила рукой кресло-каталку, и взобралась на него. Еще один ее трон, женщина даже не знала какой из двух, она ненавидит сильнее. Вытерла грязным рукавом кровь. Спина ныла. Фантомные боли, мало чем отличались от настоящих. Вскоре ей стало немного лучше. И сильные руки покатили “трон” к зеркалу. Размеренные движения, это место она посещала чаще, нежели смотрела телевизор. Не смотря ни на что, она себя очень любила. И когда, наконец, смогла видеть, зеркало стало ее лучшим другом. В отражении можно было увидеть женщину средних лет, с черными, как смоль волосами, волевыми и правильными чертами лица. На кровь она пока не обращала никакого внимания, позже смоет. Подкатив коляску вплотную, она подалась корпусом. И так застыла. По прошествии малого количества времени, она в ужасе вскрикнула. Лоб прорезала морщинка, потом другая, здоровый, в общем то цвет лица стремительно серел. Кожа старела, волосы становились белыми от седины, язык прошелся по зубным рядам. Сквозь распахнутые в беззвучном крике уста на землю упал зуб. Через пару минут перед зеркалом и в нем сидела старуха.

- Нет! Пожалуйста, нет! – причитала она, не умолкая.

Она любила себя, очень любила. Любила молодой.

В этот момент она проклинала все на свете. Проклинала своего хозяина, свое увечное тело, проклинала пауков, которых всей душой ненавидела. Проклинала одного слишком любопытного лысого телепата, который любит совать свой длинный нос, куда не нужно. И ладно бы сунул себе, но ведь как не вовремя! Именно тогда когда нечто подобное хотела совершить и она сама. Мадам Паутина была слабым телепатом, откровенно никчемным. И только благодаря заемной силе, силе тумана она смогла запутать одного из сильнейших телепатов Земли. Ведь хозяин строго настрого запретил попадаться на глаза сильным мира. Она проклинала тот час, когда хозяин позволил ей видеть этот мерзкий и никчемный мир. Как же! Тогда она думала, что это дар, бесценный дар! Нужно было задуматься над легкой презрительной улыбкой, что посетила тогда его лицо. Она проклинала все…

Так прошел час, а может два. Кто скажет точно… Но старуха успокоилась, как это было возможно. Слезы больше не текли, нечему было.

- Вернусь, в чертов туман. – хрипло прошамкала она.

Лучше там. Сидеть на чертовом троне, и растворятся в бесконечных потоках возможного будущего, и прошлого. Лучше забыться… и ждать пока туман вернет хоть частицу молодости. С большим трудом ей удалось призвать фиолетовый туман, что укутал тело и увлек за собой.

Старуха не могла видеть, как туман заполняет ее двушку, как стены квартиры растворяются в бесконечном фиолетовом мареве…

***

Центральный парк Нью-Йорка. Обед.

Слезы текли ручьем, и она ничего не могла с собой поделать. Петра даже толком сама не понимала, почему плачет. Это сильно походило на коллективное помешательство, так как две почти, что незнакомые ей девушки рыдали, так же как и она. Три представительницы прекрасного на этой грязной земле исходились потоками влаги крепко обнимая друг друга.

О чем в тот момент она размышляла? Да ни о чем! В тот момент слегка соленая вода уносила с собой все. И печаль и страх и все редкие думы. Но, несмотря на застилающую глаза влагу Петра все