Счастье для начинающих - Кэтрин Сэнтер

Он сделал паузу, чтобы удостовериться, что я его поняла.

– Угу, – сказала я.

– Колбочковые воспринимают цвета и мелкие детали.

– Угу.

– При таком наследственном заболевании колбочки и палочки начинают умирать.

Я покачала головой, точно это невозможно.

– Умирать?

– Клетки отмирают одна за другой.

– Почему?

Он пожал плечами:

– Вырабатывается какой-то не тот протеин. Там все очень мудрено. По сути, они просто перестают работать одна за другой. Большинство людей с таким заболеванием в юридическом смысле слепы 10 к сорока годам.

– Но с тобой так не будет!

Юридически слепы? К сорока?

– Не будет, – согласился он. – Со мной это случится раньше.

– Раньше? – Я повторяла за ним, как попугай, не желая признавать услышанное.

– У меня рецепторы, кажется, умирают очень быстро.

Я чувствовала, как отчаянно колотится у меня сердце. Такое ощущение возникает в кризисной ситуации, когда надо решить, что делать. Но сделать-то ничего нельзя.

– Все началось с нарушений ночного видения. Поначалу совсем немного. Два года назад. Это были палочковые рецепторы. На первом курсе я это проигнорировал. Но к началу четвертого, когда уже не мог читать, пошел к врачу.

– И тебе выписали очки.

Он кивнул.

– Это были колбочковые рецепторы.

– И что теперь делать? Какое назначили лечение?

– Нет никакого лечения.

Нет никакого лечения?

– Двадцать первый век на дворе, – возмутилась я. – Лечат всё. Даже то, что не нуждается в лечении.

Он пожал плечами:

– Не это.

– Люди не слепнут просто так!

Я пыталась вообразить, что Джейк, именно Джейк не способен видеть. Как насчет кривоватой усмешки, которой он вечно реагировал на чьи-то слова? Я любила ту кривоватую усмешку. Как ему так усмехаться, если он не видит, кому он усмехается?

– Считается, что витамин A немного помогает, – сказал он. – Поэтому я принимаю пищевые добавки. Кое-какие исследования указывают, что от рыбы есть толк.

– Рыбий жир и морковь? Это лучшее, что они смогли придумать? Твой врач кто, Багз Банни?

– Есть экспериментальная генная терапия, – ответил на это Джейк. – Ее проходил один девятилетний мальчик и после мог видеть грифельную доску в школе. Еще ее прошла одна девочка и впервые увидела светлячков.

– Тогда почему ты ее не проходишь? Прямо сейчас?

– Это не лечение. Это эксперимент.

– Но если эти детишки получили, ты тоже должен.

– Это не стакан лимонада. Это экспериментальная генная терапия.

– Но должен же быть…

– Нет никакого!

Я умолкла.

– Я весь прошлый год провел, перекапывая – при моей-то подготовке будущего медика! – всю доступную информацию. Если ты вообще ни одному моему слову не веришь, поверь этому: мне остается только ждать, когда свет погаснет.

Я зажала рукой рот. Джейк действительно не шутил. Этот невероятно талантливый, абсолютно независимый парень теряет зрение. Он это знает и знает, что ничего не может поделать, и это знание нес с собой каждый шаг, какой мы делали в этом походе, здесь, в глуши, в компании малолетних идиотов, сочувственно слушал, как они – как я – жаловались на лопнувшие волдыри, на то, что нас не понимают, и все на свете принимал как само собой разумеющееся.

Он слепнет. С чем ему придется столкнуться? Какой станет его жизнь в полной темноте? Как он одежду будет выбирать утром? Как покупать продукты? Или добираться от дома на работу? Как найдет себе книгу почитать? Я не могла придумать человека, которому меньше подходит подобное будущее. Он бросил медицинский вуз – ради чего? Чем, скажите на милость, он будет занимать свой поразительный мозг в темноте?

Мысли у меня неслись вскачь. Я думала обо всем красивом, что для него исчезнет: мерцающие огоньки, костры, послеполуденный солнечный свет, тени, трепещущие листья, дождевые тучи, улыбки. Я думала обо всем том, чего он вообще никогда не увидит. Он никогда не будет знать, как выглядят его дети – или его внуки. Он будет только слышать их голоса. От одной этой мысли словно бы воздух кончился. Я буквально почувствовала, как у меня сжимаются легкие.

– Ты меня убиваешь, – сказала я наконец.

И тут появилась та кривоватая усмешка.

– Не говори такого.

– Так вот почему ты подделал медкарту.

Он покачал головой:

– Что я за дурак.

– И поэтому не пошел в медицинский вуз.

– Верно.

– Почему ты просто мне не сказал?

Он покачал головой:

– Я не знал, как об этом заговорить.

– Твой папа знает?

– Да.

– Поэтому он не хотел, чтобы ты шел в поход?

– Поэтому он вообще не знает, что я пошел.

– Ты солгал отцу? Где, по его мнению, ты сейчас?

– В центре буддистской медитации в Беркшире.

– Хорошо, что ты познакомился с Уинди и она научила тебя медитировать.

– Это пригодится.

– И что он думает?

– Мой отец? То же, что и всегда. То есть если сделать вид, что все в порядке, все будет в порядке.

– Он не желает принимать реальность?

Джейк сделал вид, что над этим задумался.

– Да. Если посмотришь в словаре слово «нежелание», увидишь фото моего папы.

– Я не думала, что такое бывает.

– Он прозвал меня «Док». Глядя на меня, он в буквальном смысле видит человека, которым, по его мнению, мне полагается быть.

– Но он приспособится, верно?

Джейк нахмурился, подыскивая объяснение.

– Мой папа всегда хотел сына, только с определенным характером. Упорного, суперуспешного, первого ученика на любом курсе.

– Только не говори, что тебе поручили выступать с прощальной речью от имени курса.

Он пожал плечами, мол – «извини, так получилось».

– Но теперь все иначе.

Я покачала головой, переваривая услышанное.

– Поэтому ты не можешь водить машину в темноте?

Он кивнул.

– И поэтому так глупо повел себя в мотеле.