Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией - Михаил Легеев

Слова», следует жизнь человека в Церкви, призванная – через путь девства-аскезы – к дальнейшему «духовному рождению Христа» в человеке.

«О Церкви сказано, что она рождает младенца мужеского пола, потому что просвещаемые [в таинстве Крещения] получают черты, изображение и мужественный вид Христа, тогда как в них отпечатлевается образ Слова и рождается в них через истинное ведение и веру так, что в каждом духовно рождается Христос. Для этого Церковь и носит во чреве и испытывает муки рождения, доколе не изобразился в нас родившийся Христос (Гал 4:19), чтобы каждый из святых, чрез причастие Христу, родился помазанником (χρηςός)» (Пир десяти дев. 8:8. Хрестоматия, с. 583);

«Церковь, можно сказать, постоянно зачиная прибегающих ко Христу и образуя их по образу и подобию Христа, в известный период времени соделывает их гражданами той блаженной жизни. Посему она необходимо должна предстоять при крещении, как рождающая очищаемых им» (Пир десяти дев. 8:6. Хрестоматия, с. 582);

«Подлинно для тех людей, которые еще не чувствуют многоразличной премудрости Божией, Христос еще не родился, т. е. еще не познан, еще не открылся, еще не явился. Если же и они восчувствуют таинство благодати, то и для них, когда они обратятся и уверуют, Он рождается чрез ведение и разумение. Посему о Церкви справедливо говорится, что она всегда образует и рождает в крещаемых младенца мужеского пола – Слово» (Пир десяти дев. 8:9. Хрестоматия, с. 584);

«Преданный Христу ум просвещенных и возродившийся в них образ и подобие Слова» (Пир десяти дев. 8:10. Хрестоматия, с. 584).

«Каждому из нас надлежит исповедовать Его пришествие не только в той святой плоти, которая была от Пречистой Девы, но и подобное [этому пришествие Его] в духе каждого из нас <…> Итак, не заслуживают похвалы те, которые исповедуют Христа, пришедшего во плоти, но согрешают; подобно [тому не заслуживают похвалы] и те, которые не согрешают, но не признают Христова воплощения. Заслуживают же похвалы те, которые и внутреннего человека украшают правоверием, и внешнего – добрыми делами: того как «небо», ибо он помышляет о небесном, а этого как «твердь», поскольку он не принимает похотений» (О пиявице. 8:3–4);

«Веруя, что Господь может родить во мне слово, я выхожу на дело и отваживаюсь говорить» (О пиявице. 1:4);

«Приобрети образ Христа (Гал 4:19), находящегося в тебе» (О пиявице. 1:6).

Мы уже встречали идею духовного рождения Христа в человеке у святого Ипполита Римского (см. п. 19.3). Имея корни в малоазийском богословии, учение обоих святых представляет собой развитие идей святых Мелитона Сардийского и Иринея Лионского, духовных учеников и преемников свщмч. Поликарпа Смирнского и св. ап. Иоанна Богослова, эпицентром которых стоит сотериология.

Троическая проблематика, так сказать, приложенная к истории, соотнесенная с историей отношений Бога и человека у Тертуллиана, Климента и Оригена, задает новый «объем» в том числе и малоазийскому богословию спасения, богословию отношений Бога и человека. На этой почве и вызревает богословие свщмч. Мефодия Патарского, стоя у истоков того осмысления истории, которое впоследствии с необыкновенной яркостью будет выражено в великом покаянном каноне прп. Андрея Критского (VIII век).

23.3.4. Богословие свободы

Фактическое (хотя и не формальное) отрицание Оригеном свободы Бога и человека выявило актуальность тематики свободы в III веке.

Несовечность творения Богу, с одной стороны, и возможность для человека навсегда отпасть от Бога, с другой стороны, противопоставляются святым Мефодием оригенову платонизирующему детерминизму, пролагающему жесткую онтологическую привязку между Богом и творением.

«Ничто не совечно Богу» (О свободе воли. 21:11);

«Прекрасный и красивый плод веры <…> мы и должны принести, пришедши в первый день праздника на суд Христов, и если мы не будем иметь такого плода, то не будем праздновать вместе с Богом и, по словам Иоанна, не будем иметь участия в воскресении первом (Откр 20:6) <…> А тот, кто не уверовал во Христа, кто не познал, что Он есть начало и древо жизни, кто не может показать Богу кущу свою украшенною прекраснейшим из прекрасных плодов, как будет праздновать? – как будет веселиться?» (Пир десяти дев. 9:3 Хрестоматия, с. 587).

Как в связи с аскетической тематикой, так и с богословием свободы, св. Мефодий поднимает и осмысляет важные богословские вопросы о бессущественности зла и его источнике в свободе тварей (ангелов и человека), о характере свободы человека, стоящей между добром и злом, о богоподобии свободы человека и ее призвании.

«Подлинно, два предмета крайне противоположны друг другу: жизнь и смерть, нетление и тление <…> Человек же, находясь посредине между ними <…> если к которому из них увлекшись преклонится, то и говорится o нем, что он изменился в природу одержавшего верх. Склонившись к тлению, он делается тленным и смертным, а [склонившись] к нетлению, – нетленным и бессмертным. Так, находясь между древом жизни и [древом] познания добра и зла, он от плодов которого вкусил, в образ того и изменился (Быт 2:9), не быв сам ни древом жизни, ни древом тления, но оказавшись смертным от общения и союза с тленным, а от общения и союза с жизнью – опять нетленным и бессмертным» (Пир десяти дев. 3:7. Хрестоматия, с. 573).

Воля Божия состоит в том, чтобы весь путь человека к Богу был проникнут свободою.

«[Надлежит], чтобы в делах святости ничто не было по необходимости и принуждению, но по свободному произволению души» (Пир десяти дев. 3:13. Хрестоматия, с. 575).

А Христос Спаситель есть истинный источник этой человеческой (и вместе с тем Божественной) свободы.

«Наша обязанность предпочитать высшее и ставить его выше земного, сохраняя ум самостоятельным и самовластным, вне всякой необходимости, при свободном избрании благоугодного <…> Так, человек не может быть господином самого себя и добродетельным, если он не будет соображаться с человеческим примером Христа и жить, изображая себя по Его первообразу и подражая Ему» (Пир десяти дев. 8:13. Хрестоматия, с. 585).

В конечном счете, человек способен привиться к одной из двух «виноградных лоз» – Христу или диаволу. Укореняясь на соответствующей лозе, он выбирает свой путь в вечность.

«Есть два рода винограда, которые растут отдельно друг от друга и различны между собою. Один доставляет бессмертие и правду, а другой бывает причиною неистовства и безумия. Виноград, отрезвляющий и веселящий <…> есть Господь наш, Иисус Христос <…> Дикий же и смертоносный виноград, источающий неистовство, яд и гнев, есть диавол <…> От этого винограда запрещено вкушать деве, чтобы она, оставаясь трезвенною и неусыпляемою от житейских забот, возжигала Слову светильник, сияющий