Сплетня - Катя Саммер

послать все к черту, но улыбку уже выдавливать не выходит. Отец перед важными шишками оправдывает мой мрачный вид усталостью от тренировок по футболу. Ага, как же. Открываю рот и… все равно молчу.

Молчу, хотя сильно устал таскаться за ним по встречам, о большинстве которых маме и другим женам этих важных персон лучше не знать. Вчера на оплаченном мне любимым отцом привате, который он организовал, чтобы в духе продвинутого папочки слить меня из-за стола для переговоров, я попросту уснул. Домой вернулся далеко за полночь и в голимых блестках, а теперь с утра пораньше уже откапываю машину из-под чертова снега. Для наших краев снег всегда неожиданность, даже в конце декабря. А значит, на дорогах будут сумасшедшие пробки, как минимум сутки один за другим будут задерживаться самолеты, город вдруг встанет и замрет. Пока снегоуборочные машины не соизволят лениво выползти из ангаров и не начнут делать свою работу, которой привычно окажется слишком много.

Но сегодня за ночь как будто и правда выпала годовая норма снега. Я не шучу: все тачки на парковке выглядят как стройный ряд снежных сугробов. Пока нашел свою, уже задолбался, потому что сигналка не сработала. Откапывал ее полчаса, еще столько же отогревал, бедную, замерзшую и старую для подобных подвигов – кататься при таких погодных катаклизмах. Теперь опаздываю на десять минут, и, конечно же, отец уже обрывает мне телефон. Я, со злости толком не глянув в зеркало, не замечаю сзади припорошенный снегом невысокий забор и цепляю бампер. Фара, бампер, что следующее? Иногда я порядком устаю от бесконечного круговорота заработанных и потраченных денег и думаю о том, что почти готов сдаться и снова стать папочкиным любимым сынком. А потом отвечаю на его звонок и…

– Где тебя черти носят? Все уже на месте, одного тебя…

И я, стиснув зубы, говорю, что скоро буду. Выбрасываю глупые мысли из головы и не спеша выезжаю на дорогу по направлению к отчему дому, который давно мне таким быть перестал. Ехать аккуратно, соблюдая все ПДД, особенно в эту погоду, – единственный протест, на который я в данной ситуации способен. Нельзя срывать сделку, потому что я тоже использую отца. И буду продолжать, пока не выжму из этого уговора все, что можно.

Невольно дергаю рулем вправо, когда телефон оповещает о новом входящем сообщении. Осторожно выравниваю машину на скользкой дороге, а руки так и тянутся нажать на экран, хотя до этого я мечтал выкинуть трубку в окно. Еще и переехать сверху. Дважды. После тех увлекательных «поцелуев на камеру», как Лиля назвала вполне себе реальную прелюдию и мой стояк, я старался держаться подальше от девчонки, чтобы не натворить дел. Потому что мог, а она не готова еще. Но от переписок с ней удержаться не сумел. Да это попросту невозможно. Особенно когда она так откровенно ругает «Большой куш» Гая Ричи, называя его непонятной ерундой, где даже Брэда Питта сделали несимпатичным и похожим на ее страдающего запоями соседа по лестничной клетке.

«Ты не с того начала», – пишу я ей.

Отправляю и тут же набираю следующее сообщение:

«Глянь “Джентльменов”, по нему сериал вроде бы снимают.

А еще лучше посмотри “Аладдина” или “Короля Артура”».

Я стою перед красным светофором и нервно постукиваю большим пальцем по экрану, не давая ему погаснуть. С минуту горят точки, означающие, что мне печатают ответ. И я готовлюсь увидеть целую петицию, которую можно было накатать за это время, но вместо нее приходит короткое сообщение:

«Смотри давай “Спеши любить”, как обещал, и не указывай мне».

Усмехаюсь от ее наигранной дерзости, потому что знаю, насколько она ранимая внутри. Видел ее настоящую. Перепуганные глаза и раскрытые от растерянности губы. Не собираюсь сообщать, что давно уже посмотрел ее любимый фильм – такой же слезовыжимательный, как и музыка, которая ей нравится. Не моя тема, но я не буду резко высказываться, потому что уважаю чужие вкусы. В отличие от некоторых.

После переписки с Лилей становится самую малость легче, но время в уютном гнездышке Романовых, которое хотят показать на камеру родители, все равно тянется невыносимо медленно. Я по большей части молчу. Уже весь язык себе искусал, чтобы не вставить лишнее слово в интервью, которое резко превратилось бы в сенсацию. По лицу папочки вижу, что доволен мною. Это главное, потому молчу. А он подхватил волну и расхваливает меня: да, мой сын учится там-то, да, добился того-то, да-да-да… молодец-то какой! А я и не знал. Кажется, он за всю жизнь не называл меня столько раз сыном, сколько за это интервью.

– Данил, выйдем? – И все равно напрягаюсь, когда он машет головой в сторону балкона, пока визажист скачет с кисточками вокруг мамы, так как теперь ее выход.

Поймав в фокус кисти, думаю о картинах, картины ведут мои мысли к Лиле – простая последовательность. Но, вспоминая о ней, каждый раз боюсь услышать, что у отца ничего не вышло, сделал все, что мог, и хватит с меня его помощи. К счастью, вроде бы с ходу не начинает об этом, предлагает закурить.

– Бросил. – Не выдыхаю, все еще настороже, но хотя бы без паники.

– Похвально, похвально.

Он хлопает меня по плечу, а затем дурацким показушным движением проводит по своим свежеокрашенным волосам. Явно только вчера освежил цвет, пряча седину: первые несколько дней после этого у него всегда краснеет кожа на висках. Но, видимо, красота требует жертв. Никогда не пойму. Я унаследовал эту фигню и уже находил у себя пару-тройку седых волос, значит, к двадцати семи буду как он, но… зачем это все? Это естественно, разве нет? У половины пацанов из команды уже в двадцать залысины, но никто не спешит пересаживать волосы в «Реал транс хайр»[22]. Хотя у них и денег-то на это нет, ладно, плохой пример.

– Я много лет пытаюсь бросить, – говорит, прикуривая сигарету.

Ну, видимо, как и любовниц, – безуспешно. Он делает затяжку, выдыхает дым. Я открываю окно, чтобы впустить свежий воздух и не пропахнуть табаком. Когда останусь один, навязчивый запах может довести меня до греха. Отцу в который раз кто-то звонит, я заметил еще на интервью, что ему обрывают телефон, а он не спешит отвечать. Посмотрев на имя абонента, ухмыляется и кладет трубку на подоконник экраном вниз, а та, только замолчав, начинает противно вибрировать снова.

– Возьмешь? А то раздражает.

В этом нескончаемом марафоне по продвижению отца года в городской совет, рядом с ним,