Двойная рокировка - Ной Чарни

— Минуточку, — прервала их Элизабет, вставая. — Я все больше склоняюсь к мысли, что наши грабители не принадлежат к миру искусства.

— Но они же не вернули картину, — возразил Уикенден, подкрепляя свои слова энергичным жестом. — Что, по-вашему, они намерены с ней сделать? Засунуть на чердак и пересыпать нафталином?

— Что-нибудь в этом роде, — ответила Элизабет, вышагивая по комнате. — Не забудьте про цитату из Библии. Думаю, вся эта затея скорее демарш, чем попытка обогатиться. А возможно, и то и другое. Вы только представьте себе. Мы покупаем картину за шесть миллионов с лишком — все это происходит с большой помпой, — но даже не успеваем ее повесить. Ее сразу же крадут. Грабители требуют ровно столько, сколько мы заплатили на аукционе, а потом возвращают фальшивку, которая для них равнозначна оригиналу. Они просто не понимают истинной ценности этой картины и пытаются навязать нам свое мнение. Хотят, чтобы мы поверили, будто деньгам, потраченным на кусок холста, покрытого белой краской, можно найти лучшее применение, как только что со всей прямотой высказался инспектор Уикенден.

— Возможно, вы и правы, — тихо сказала Делакло, не глядя на собеседников. — Или они хотели поиздеваться над иконоборчеством Малевича, давая понять, что пора возвращаться к идолам. Это свидетельствует о том, что они хорошо разбираются в искусстве, хотя сумма выкупа говорит об обратном. Возможно, мы имеем дело с группой религиозных фанатиков и террористов. Меня возмущает воинственное невежество, особенно когда оно имеет религиозную окраску. И почему люди так любят навязывать другим свое мнение?

— Я просто… — забормотал Уикенден, глядя в свою чашку. — Просто я… Извините, но я пока ничего не могу сказать. Дело в том…

— Не переживайте, — подбодрила инспектора Элизабет, кладя ему на плечо руку, которую он тут же стряхнул. — Никто не мог предвидеть такого поворота событий.

— Просто я…

Уикенден хотел сказать: «Просто я терпеть не могу, когда меня дурачат, и раньше со мной такого не случалось», но почему-то не сказал.

— Спасибо, что пришли помочь нам, мисс Делакло, — произнесла Элизабет, садясь за свой стол. — Жаль, что мы встретились при таких печальных обстоятельствах. Передайте привет нашему общему другу и поблагодарите от моего имени за столь блестящую рекомендацию. И что я теперь скажу лорду Хакнессу? Иногда я просто ненавижу свою работу.

Зазвонил телефон. Элизабет подняла трубку.

— Алло! Это вы, Барни? Мы сейчас идем.

Бизо, Легорже и два полицейских сидели в сером фургоне, стоявшем на рю Иерусалим напротив галереи Салленава. Глядя в зеркало заднего вида, они наблюдали за входом в здание. Сзади хлопнула дверь машины. В зеркале промелькнули трое мужчин и сразу же исчезли в проходе между зданиями. Бросив взгляд на улицу, Бизо прошептал:

— On у va.[56]

Четверо вышли из фургона и пересекли улицу.

Галерея Салленава располагалась в четырехэтажном здании, построенном в стиле неоклассицизма и тщательно отремонтированном с учетом требований времени. Фасад украшали перемежающиеся остроконечные и полукруглые фронтоны и ионический карниз с завитками под свесом синевато-серой крыши. Новенькая кленовая дверь, окантованная сталью, и камеры наблюдения были уже данью современности.

Бизо повел свою бригаду к служебному входу, находившемуся с обратной стороны здания. Последним шел Легорже, облаченный в длинный плащ цвета хаки, купленный специально для этого случая. Он поднял воротник и спрятал глаза за солнечными очками, хотя небо было затянуто тучами.

Вдоль заасфальтированной дорожки стояла шеренга урн для мусора.

— Жан, а где же наш десант? — спросил Легорже, слегка толкнув Бизо локтем.

Тот приложил палец к губам.

— Tu vas voir.[57]

Один из полицейских толкнул дверь служебного входа. Внутри уже закрывал свои чемоданчики технический десант. Слева был виден лифт, справа — вход в галерею.

— Они вскрыли замок, отключили сигнализацию и замкнули видеокамеры, так что нас не увидят, — прошептал Бизо.

— Быстро они управились. Как же им это удалось?

— Не задавай глупых вопросов.

— Ладно.

— И ничего не трогай.

— А я что-нибудь трогал?

— Ну вот и не трогай.

— Разве я похож на человека, который хватается за все подряд?

— Тсс, — прошипел Бизо, включая фонарик и устремляясь ко входу в галерею.

Полицейские рассыпались по первому этажу.

Внутри было пусто и темно. Небольшие уютные залы украшали орнаменты на стенах, лепные карнизы и мраморные камины. На светлых деревянных панелях висели гравюры в простых черных рамах с выключенной подсветкой. Темноту разгоняли лишь фонарики в руках полицейских. Сквозь закрытые жалюзи пробивался тусклый дневной свет, в узких лучах которого кружились пылинки.

Легорже заметил, что все гравюры были под стеклом, в котором ничего не отражалось. Защита от ультрафиолетовых лучей. Такое же стекло защищало его собственные гравюры и картину Пикассо в Арманьяке.

Рядом с каждой гравюрой висела маленькая табличка с указанием автора. Некоторые имена были Легорже знакомы, однако его познания в области истории искусства, полученные в результате самообразования, являлись довольно отрывочными. Голциус, Марколини, Рембрандт, Дюрер, Виерикс, Пиранези, Ван Веен… Рембрандта, Дюрера и Пиранези он, во всяком случае, знал. Но не настолько, чтобы самостоятельно определять их произведения. Остальные вызывали у него смутные воспоминания, слишком неотчетливые, чтобы принять какую-то осязаемую форму.

Посмотрев на цены, Легорже почувствовал уважение. Это было своего рода преклонение перед тем, чем сам он не обладал, — громкое имя, тонкий аристократический вкус и деньги, облагороженные голубой кровью. Своим благополучием Легорже был обязан отцу, сумевшему сколотить состояние и купить замок с виноградниками. И хотя Легорже был богаче иных аристократов, у тех имелось то, чего нельзя купить ни за какие деньги.

Поэтому он постоянно работал над собой, стараясь наверстать упущения простого происхождения. Однако ему по-прежнему с трудом давалось то, что они делали естественно и легко, не прикладывая никаких усилий. В одной из комнат Легорже столкнулся с Бизо.

— Ну как, нашел что-нибудь интересное? — спросил он приятеля.

— Pas encore.[58]

— Я тоже. Там есть гравюры с Христом, но Иосифа не видно. Так же как плотницких мастерских, саркофагов и дворовых уборных.

— Courage, mon ami,[59]— произнес Бизо, не переставая шарить взглядом по стенам. — Когда нам попадется что-нибудь по теме, мы сразу догадаемся. Что бы это ни было.