Рожденный в сражениях... - Сергей Хорев

— Коробочки, внимание! Замечены противотанки! При обнаружении — подавляющий огонь.

Вперед!

Взрыв! и снесло гусеницу с идущей впереди машины. Танк резко развернуло. Видно торчащую из под голых катков, скрюченную руку.

— Вперёд!

— Кучум, — это позывной Новикова, — я первый! Слева, у дороги вижу танки!

— Сколько?!

— Пятнадцать — двадцать. Плохо видно.

— Понял. Продолжай движение! Вторая рота! Поворот влево тридцать. Танки противника уничтожить!

Вот они, утлые, покрашенные в пятнисто-желтый цвет коробочки. Спешат! Попытаются отрезать пехоту. Куда им! Звонкие выстрелы танковых орудий и вылетающие из стволов язычки пламени. Сорока пяти миллиметровые снаряды насквозь пробивали тонкую броню японских танков. Одному прямым попаданием снесло башню. Медные же пули японских пулеметов бессильно стучали по сорока миллиметровой броне. Между японскими машинами встали султаны разрывов, накрывая их одну за другой — трехдюймовка, это не шутка. Молодцы самоходчики! Пять минут и вместо японского танкового подразделения остались только чадящие костры.

— Кучум, я первый! Уничтожено кавалерийское подразделение! Противника перед собой не вижу!

— Вперед! Ещё километров десять и займи оборону по обеим сторонам дороги. Самоходы! Выйти на позиции первой роты. Занять оборону. Третий! Один взвод назад, помоги пехоте зачистить позиции. Остальными силами — вправо. Пять километров и стоп!

Через час бой закончился. Последних японцев пришлось буквально выковыривать из окопов и щелей, где они засели. Новикову доложили, что обнаружили убитого пулеметчика, который был прикован к тяжелому пулемёту толстой цепью. Победа досталась недешево. Особенно большие потери были в стрелковом батальоне — более ста человек. Два танка сгорели. Пять, повреждено. Один восстановлению не подлежит. Уничтожено пять броневиков из десяти.

— Не расстраивайся. Считай, легко отделались. Поторопился японец. Дал бы втянуться в дефиле основным силам, а потом открыл огонь — потери были бы намного больше.

Роммель сидел рядом с Новиковым и прихлебывал теплый чай из термоса. Лицо у него было совершенно пиратское, в трехдневной щетине, залепленное пластырем. Посекло осколками брони после попадания в башню снаряда. Профиль резкий, как говорится — рубленный, сдвинутая на левый глаз черная пилотка. Он действительно чем-то напоминал Новикову пирата.

— Да. Хорошо японец спланировал. Все! Без авиаразведки вперед ни шагу.

— Перестань! Сейчас самое время вперед. Пока не опомнились. Если успеют подтянуть свежие силы, можем малой кровью не отделаться.

— Наверное, ты прав, Эрвин. Но как вспомню — поджилки трясутся.

— Кстати, Николай, давно хотел спросить. Что такое поджилки?

Новиков обалдело уставился на Роммеля. Ну как это объяснить?!

Слащев

Идея, брошенная в массы, овладевает массами в такой же степени, как и массы, овладевают ей. Это, полушутливое студенческое определение невольно приходило в голову Слащева, когда он читал отчеты о заинтересовавших его персонах из мира науки и техники. Не прошло и полгода, как он «засветил» самых интересных, с его точки зрения персонажей. А уже такое началось! Умеют люди работать. Четко, конкретно, без сантиментов и розовых либерастических соплей. Прошло некоторое время и, по всему миру начали происходить события, которые если и привлекли внимание, то только очень небольшого количества людей, непосредственно с этими событиями связанных. В мире готовился разразиться кризис, который потом назовут «мировым». Охватившее людей сумасшествие, связанное с потерей привычных ориентиров, работы, основ жизни не давало возможности смотреть по сторонам. И обращать внимание на всё, что не касается тебя непосредственно. В таком кипящем котле проблем, страстей и трагедий могло происходить всё что угодно. Случиться могло всякое, в том числе события, на первый взгляд незаметные, но имеющие далеко идущие последствия. Любопытные такие события.

В один из дней «прекрасной английской осени», когда на улице стоит мерзкая и промозглая ветреная слякоть, когда, кажется, неистребимая сырость въедается в сами кости, к особняку мэра заштатного английского городка под названием Кембридж подкатил длинный и черный как гроб «Роллс-ройс». Из передней двери вышел дородный молодой человек, раскрыл огромный зонт и услужливо наклонившись, открыл дверь пассажирского салона. Оттуда вышел прекрасно одетый господин средних лет. Прикрытый зонтом, шагая прямо по лужам, он направился к особняку. Мэр, предупрежденный о визите, ждал гостя, поэтому вышколенный дворецкий, открывший двери особняка, принял небрежно брошенный мокрый макинтош и с поклоном указал на гостевую залу. Нимало не затруднившись сменой обуви, пачкая персидский ковер (а что, культурная Европа, цивилизация), визитёр направился к распахнутым дверям. Английский язык крайне скуден для передачи эмоций и оттенков речи. Поэтому состоявшийся разговор разумней передать по-русски.

— Рад вас приветствовать, господин Свингер.

— А уж я как рад, господин мэр.

— Чем мэрия может помочь столь достойному господину, уважаемому члену общества, одному из столпов нашей демократии?

— Волею судьбы и своей лично (сдержанное ржание) я вернулся в милую Англию. Суета столицы меня тяготит — в своих странствиях я отвык от общества. Думаю обосноваться в вашем прелестном городке. Обзавестись недвижимостью. Несколько вариантов меня заинтересовали. И, как нельзя кстати, они являются собственностью города.

— Что именно Вас заинтересовало, господин Свингер?

— Вот это и это.

— Но позвольте, господин Свингер. При всем моем уважении, в этих строениях располагается лаборатория господина Резерфорда.

— Резерфорд, Резерфорд… У него золотые рудники в Свазиленде? Нет? Серебряные в Анголе? Тоже нет? И я должен его знать?

— Но как же, господин Свингер? Мистер Резерфорд — светило науки.

— Я вот что подумал, господин мэр, а не подарить ли мне городу Кембриджу одну из моих алмазных шахт. Вы меня понимаете?

О, «Золотой телец»! Даже не телец, а его призрак! В мире, где все решают деньги, он способен открыть любые двери.

— Ну что же, господин Свингер. Я почему-то уверен, что городские власти будут рады оказать маленькую услугу столь уважаемому члену общества. И можете не беспокоиться по поводу обстановки — она тоже принадлежит городу.

— Что вы, что вы. Обстановка особняков меня нисколько не стеснит. Думаю, что сумею найти ей достойное применение. (Задорное ржание).

А еще через некоторое время к оставшемуся без работы сотруднику лаборатории, зашедшему в паб погреться и выпить чая, подсел элегантно одетый господин и спросил на чистейшем русском языке.

— Вы позволите, Петр Леонидович?

— Да, да, конечно.

— А что же это Вы, Петр Леонидович, Родину-то позабыли? Не надоело на чужбине-то? Пора, пора уже Вам домой. Кому Вы тут теперь нужны? А дома столько работы — делать, не переделать. Подумайте. Хорошо?