Сама себе враг - Виктория Холт

В Англию прибыл новый посланник папы Джордж Конн. Это был шотландец привлекательной наружности и исключительного обаяния. Он получал знания в лучших католических учебных заведениях в Париже и Риме, завершил же образование в Болонье, где вступил в орден доминиканцев.

Как я узнала позднее, его направили в Лондон с тем, чтобы он, завоевав доверие двора, попытался – разумеется, с величайшей осторожностью – приобщить к римской вере английскую знать. Планы Панзани, стремившегося обратить в католичество всю страну, Ватикан счел пока неосуществимыми. Решено было начать с наиболее влиятельных аристократов. С этим-то поручением и приехал Конн.

Необходимость приспосабливаться к жизни то в одной, то в другой стране выработала в этом человеке редкое умение общаться. Он заставлял собеседника забыть о том, что перед ним лицо духовного звания. Карлу и придворным доставляли большое удовольствие разговоры с ним, так что вскоре он стал всеобщим любимцем. В Лондоне он снял целый дом, часть которого отвел под церковь, и католики, жившие поблизости, собирались у него слушать мессы. Отец Конн сказал мне, что папа восхищен моими усилиями и в знак своего благоволения шлет мне прекрасный золотой крест, отделанный драгоценными камнями. Я носила его с гордостью и говорила своим друзьям, что это самый ценный дар, который мне когда-либо подносили.

Однажды Джордж Конн показал мне замечательное изображение святой Екатерины и сказал, что хочет отдать оправить его, чтобы затем вручить мне. Я решила повесить картину в своей спальне, чтобы, открыв утром глаза, я сразу видела перед собой одухотворенный лик этой мученицы.

Отец Конн был доволен мною, но заметил, что нам предстоит еще немало потрудиться. Я была очень рада, что король тоже полюбил его общество. Как-то Карл сказал:

– Мне кажется, что в душе я католик.

Я торжествующе взглянула на отца Джорджа, решив, что победа близка. Теперь-то я не сомневаюсь, что Конн был слишком умен, чтобы разделить мою уверенность. Однако тогда я возгордилась. Мало того, что я была счастливой супругой и матерью, – на мои плечи легла великая миссия: привести мою вторую родину к вечному спасению.

Конечно, я понимала, что Карлу трудно решиться переменить веру – ведь, возложив на себя венец английских королей, он поклялся чтить законы реформированной церкви; именно поэтому я в свое время отказалась короноваться вместе с ним.

Я давно уже водила маленького Карла в католический храм, свято выполняя ту часть моего брачного контракта, где мне предписывалось заниматься воспитанием моих детей вплоть до достижения ими тринадцатилетнего возраста. Карлу было пока всего шесть лет, но он с удовольствием слушал мессы и задавал мне потом множество вопросов. Один из таких вопросов пришел ему в голову как раз тогда, когда рядом оказался его отец.

Король удивился и даже разгневался.

– Надеюсь, – обратился он ко мне, – вы не водите мальчика к мессе?

– Разумеется, вожу, – ответила я. – Ему шесть лет, и я хотела бы…

Но Карл не дал мне договорить. Справившись со вспышкой гнева, он заглянул мне в глаза и серьезно сказал:

– Дорогая, вы не должны делать из принца Уэльского католика.

– Почему же? – спросила я.

– Потому, любовь моя, что в один прекрасный день он станет королем этой страны и, подобно мне, поклянется соблюдать заповеди англиканской церкви, – ответил мой супруг.

– Да, но в нашем брачном договоре записано, что я буду воспитывать своих детей, пока им не исполнится тринадцати лет, – напомнила я.

– Однако вы не можете водить их к мессе! – упорствовал король.

– А если я буду на этом настаивать? – не сдавалась я.

– Надеюсь, что не будете, – сказал Карл, – ибо тогда мне придется строжайше запретить вам это делать, а вы знаете, как я не люблю что-либо вам запрещать.

Я вынуждена была подчиниться, но в душе не сомневалась, что король склоняется к истинной вере и, не будь он монархом, присягнувшим на верность реформированной церкви, он давно бы признал мою правоту.

Лишь много позднее я поняла, что все эти мелкие размолвки были подобны редким струйкам дыма над тлеющей кучей листвы, из которой в любой момент могли вырваться языки пламени. Но тогда я была слепа и легкомысленно гордилась тем, что делаю.

В окружении отца Конна было немало придворных дам. Еще бы! Он был так велеречив, хотя никогда не говорил об интересующем его предмете открыто, а всегда только намеками. Я не уставала восхищаться им.

Люси Хэй была одной из тех, кто просто делал вид, что ее влечет католичество. В действительности же ее, как и большинство других дам, занимал исключительно сам Джордж Конн. Они флиртовали с ним так же, как и со всеми мужчинами, отнюдь не воспринимая этого всерьез.

Иное дело – леди Ньюпорт. Полагаю, ее всегда тянуло к католической вере, ведь ее сестра была католичкой. Джордж Конн приложил немало усилий, чтобы убедить эту женщину переменить веру. В этом его поддерживал мой давний любимец Уолтер Монтегю, недавно вновь появившийся в Англии. Мы все считали, что еще немного – и она примет решение, к которому в душе уже была готова.

Муж леди Ньюпорт, командующий королевской артиллерией, будучи непримиримым протестантом, запрещал своей жене заниматься, как он это называл, идолопоклонством, однако Анна была женщиной настойчивой. Мы надеялись, что ее обращение совершится в самом скором времени, но тут она весьма некстати подпала под влияние своего перчаточника, который был чем-то вроде протестантского проповедника и принадлежал к очень влиятельной в Англии секте пуритан.

– Я понимаю, что он всего лишь простой перчаточник, но он говорит так убедительно, что его слова несомненно ниспосланы свыше, – рассказывала она мне.

– Приведите его к нам, и пусть он побеседует с отцом Конном. Посмотрим, сможет ли он сравниться с ним в красноречии.

Люси Хэй, как и остальные мои фрейлины и друзья, всегда радовалась, когда я предлагала что-то необычное, поэтому мы быстро все организовали и пригласили перчаточника, а Джордж Конн заранее согласился провести с ним диспут.

Итак, перчаточник явился. Одетый в нарочито простое темное платье, коротко стриженный, что делало его голову совершенно круглой, он с первого же взгляда показался мне отталкивающим. Не то что Джордж Конн, такой нарядный и светский, что перчаточник при виде его должен был окончательно утвердиться во мнении: все католические священники суть идолопоклонники.

Диспут закончился так, как мы и предполагали. Бедняга и впрямь обладал некоторым красноречием, но их спор с Джорджем очень напоминал поединок двух бойцов, у одного из которых в руках дубина, а у второго – рапира. Несчастный перчаточник не успевал парировать стремительных выпадов Джорджа и в конце концов растерянно закричал:

– Умоляю, отпустите меня, позвольте мне уйти! Я должен подумать… подумать… Вы совсем меня запутали…