Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер

Несколько французских солдат устремились вперед в тщетной надежде схватить герольда; их фигуры растаяли в тумане, и один из них вдруг тревожно закричал.

Невер бросился за ними.

– Что это? – крикнул он, страшась очередного неведомого зла.

Солдат, поднявший тревогу, побелел от испуга.

– Заяц выскочил у меня из-под самых ног и пересек тропу. Дурной знак, очень дурной! – Он перекрестился, дрожа всем телом, а его товарищи сгрудились вокруг солдата в испуганном молчании.

Солнце уже карабкалось к зениту, когда Рауль вышел из своей палатки; повсюду в лагере царила лихорадочная суета. Зевнув, он зашагал к шатру герцога, чтобы узнать последние новости. Молодой человек застал Вильгельма проводящим совет со своими главными баронами, и, судя по слою пыли, покрывавшему платье одного из них, Гуго де Монфора, он только что привез какие-то важные известия.

– Что происходит? – поинтересовался Рауль у Грантмеснила, стоявшего подле самого входа.

– Король начал отступление, – прошептал в ответ Грантмеснил. – Ральф де Тони отвез ему последние новости; де Монфор говорит, что французы быстро свернули лагерь и теперь идут ускоренным маршем на юг.

– Каков храбрец этот французский король! – коротко рассмеялся Рауль.

Он стал пробираться сквозь толпу, обступившую Вильгельма, и успел услышать, как Тессон Сингуэлиц горячо воскликнул:

– Давайте нападем на него с тыла, монсеньор! Так мы с ним быстро покончим, обещаю вам.

– Пусть себе уходит; у него и без нас теперь достаточно хлопот, – ответил герцог. Но потом, окинув взглядом обращенные к нему разочарованные лица, Вильгельм сказал: – Как, неужели я должен настроить против себя весь христианский мир, подло напав на своего сюзерена? Мы проводим его до границы, Тессон, и отрежем отставших от основной массы, но я не намерен обмениваться с Генрихом ударами. – Заметив Рауля, герцог взял со стола пакет. – Рауль, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы вновь отправиться в путь ради меня?

– Конечно, монсеньор.

Глаза герцога смеялись. Окинув Рауля многозначительным взглядом, он сказал:

– В таком случае отвези вот это в Руан и передай герцогине Матильде, что я не позволил королю присвоить ни пяди земли, ни единой пограничной крепости из наследства Роберта!

Король Генрих ускоренным маршем миновал Конш, цитадель Ральфа де Тони, спеша на юг в жутком смятении и расстройстве. Когда в шатер к нему ввалился покрытый пылью и потом гонец, подтвердив страшные новости, доставленные нормандским герольдом, с ним случился судорожный припадок, и он повалился наземь с пеной на губах. Но лекарь привел его в чувство, и Генрих голосом, который заставил обступивших его баронов испугаться, уж не повредился ли он рассудком, обрушил ужасные проклятия на голову Эда, что подвел его, и Вильгельма, вновь восторжествовавшего над ним. Затем король застыл и лежал совершенно неподвижно, пока его вельможи шепотом переговаривались между собой, заметив наконец, как в жутком оскале растянулись его посеревшие губы. В конце концов король поднялся с кушетки, на которую его уложили, и, трясясь, словно в лихорадке, принялся отдавать распоряжения. Тем, кто желал сразиться с войсками герцога, он ответил горьким отказом. Генрих решил возвращаться во Францию и приказал сворачивать лагерь. Король в недостойной и позорной спешке покидал Нормандию, непрестанно оглядываясь через плечо, словно его преследовал сам дьявол, прислушиваясь, не раздастся ли позади злобный лай гончих Вильгельма. Генрих быстро миновал Конш, переправился через Итон и перешел границу между двух своих крепостей, Вернеем и Тийером.

Преследуя его по пятам, герцог Нормандии, нахмурившись, окинул взглядом два замка и, покусывая крепкими белыми зубами хлыст, вдруг сказал:

– До лучших времен, пока не почувствую себя тут полновластным хозяином, я прикажу выстроить здесь донжон.

Вот так состоялось рождение замка Бретей, и уже в следующем году на берегу Итона выросли его неприступные стены.

– Поручаю его твоей опеке, Гийом, – весело сказал герцог Фитц-Осберну. – Обороняй его для меня, и я сделаю тебя графом Бретей.

– Клянусь Богом, можете рассчитывать на меня, монсеньор! – поклялся Фитц-Осберн.

Между королем Генрихом и его вассалом был подписан мирный договор. Король оказался вынужден признать все территориальные завоевания Вильгельма и обязался более никогда не предоставлять помощи его врагам, а в назначенном месте встречи обе стороны обменялись «поцелуем мира»: один – высохший человечек с согбенными плечами и мешками под глазами, другой – воин с прямой спиной, пышущий энергией и силой настолько, что король рядом с ним выглядел дряхлым стариком. Они поцеловались, первый – с ненавистью в сердце, второй – совершенно равнодушно. Король Генрих удалился, дабы планировать отмщение. Рауль де Харкорт, просматривая четыре статьи, которые и составляли мирный договор, метнул на герцога быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц и сказал:

– Вы думаете, он будет соблюдать его, монсеньор?

Вильгельм пожал плечами.

– Все может быть. Но если он его нарушит, то формально станет ренегатом, и у меня будут развязаны руки.

А военные действия, между тем, еще не закончились. Хотя Молот Анжу и не встал открыто на сторону Генриха в последнем конфликте, все это время он не сидел сложа руки. Анжу прошел маршем через Мэн, чтобы объединить усилия с Жоффруа Майеннским, после чего они уже вместе разрушили замок в Амбриере, который Вильгельм выстроил после падения Домфрона. Письменное объявление войны настигло Анжу в его собственном логове; нормандская перчатка была брошена к его ногам с такой наглой самоуверенностью, что Мартель побагровел от ярости. Нормандец пообещал – на сороковой день он появится под стенами Амбриера. Повернувшись к Майенну, Мартель разразился богохульствами и поклялся, что если тот позволит Вильгельму захватить Амбриер, то Жоффруа и все остальные могут более не считать его своим сюзереном. Храбрые слова, но сказаны они были в запале и весьма необдуманно. Когда нормандские рыцари подошли к Амбриеру, Анжу и след простыл; следовательно, оспорить их права было уже некому.

Герцог быстро принялся за работу, и гарнизон анжуйцев, понимая, что сюзерен предал их, сдался после первой же попытки штурма. Вильгельм восстановил поврежденную главную башню, укрепил стены и, напрасно прождав несколько недель в надежде, что Мартель, отбросив собственный страх, примет его вызов, отступил обратно в Нормандию. Здесь он распустил свою армию, предварительно приказав воинам быть наготове и вновь собраться под его рукой в течение трех дней после получения от него распоряжения, если в том возникнет надобность.

А она, как и предвидел герцог, возникла. Когда лазутчики донесли ему, что Нормандец наконец убрал меч в ножны, Мартель, набравшись мужества, вступил в альянс со своим пасынком, герцогом Пьером Аквитанским[42], и Одо, дядей юного графа Бретонского. Аквитанец толком еще не пришел в себя после катастрофических событий прошлого года. Он собственными глазами видел, как была наголову разбита огромная королевская армия; если он вел своих людей в Нормандию, демонстрируя презрение к ее незаконнорожденному правителю, то отступление возглавил, уже преисполнившись страха и вновь обретенного к нему уважения. Герцога Пьера посетили смутные подозрения, что в лице презираемого и ненавистного Бастарда Нормандии он столкнулся с единственным человеком во всем христианском мире, который применил стратегический подход к планированию военных действий. Но когда к нему обратился Анжу, армия Вильгельма была распущена. Герцог Пьер собрал людей под своим изрядно вывалянным в грязи штандартом и повел их на соединение с человеком, который давным-давно заработал себе прозвище Молот.