Рыцарь Грааля - Юлия Андреева

На самом деле ликовали лишь те рыцари, которым были заранее предложены высокие посты в новом государстве, то есть воины Ричарда, Те же, кто пришел на войну в надежде разбогатеть на законных военных трофеях, восприняли этот день как день траура – ведь мир рушил их мечты.

Вопреки правилам и всяким церемониям, рыцари и воины окружили послов плотной толпой, помогли слезть с лошадей и понесли дальше на руках, увлекая их вглубь лагеря, туда, где стоял шатер короля Англии и выше всех гербов был поднят красный стяг с пятью золотыми львами.

Так белая лютня Пейре спасла жизнь многим людям, принеся мир. В самое короткое время популярность трубадура возросла до невиданных высот, затмив собой славу его жестокого повелителя. Так, если вначале, сразу же после возвращения посольства в лагерь, армия дружно славила Пейре Видаля и короля Ричарда Львиное Сердце – победивших в войне, очень скоро лагерь потонул в едином крике: «Пейре! Да здравствует Пейре Видаль – король трубадуров! Рыцарь, выигравший войну и принесший мир!»

Такая слава не могла радовать короля Ричарда, и он постарался сразу же после пира, устроенного в честь возвращения послов, отправить до смерти надоевшего ему конкурента в свою ставку на Кипре, а затем и на родину.

Луи де Орнольяк был, наверное, единственным человеком в лагере крестоносцев, который жил по своим собственным законам, не подчиняясь ни одному из королей, не завися от уставов рыцарских орденов.

Он не дождался возвращения своего названного сына от султана, заранее зная исход дела и нагоняя теперь потраченное на укрощение Английского Льва время. Как решилось дело с их поединком – не знал никто.

Пейре пытался выяснить, куда мог отправиться эн Луи, но, как и следовало ожидать, никто и ничего о нем не знал. Один воин, несший службу недалеко от шатра Видаля, где после столкновения с Ричардом жил де Орнольяк, рассказал, что тот в пьяном угаре все время рассказывал про Грааль, который он якобы оставил на сохранение в замке Шалю, у своего друга Аймерика, перед тем как отправиться в святую землю. Но эта информация ничем не смогла помочь Видалю.

С большим почетом, огромным декортом, но и с великой поспешностью Пейре покидал святую землю. В специальной шелковой кибитке рядом с ним ехала его будущая супруга. Вьючные лошади тащили полученные от Саладина сокровища. Воины-крестоносцы сопровождали Пейре, охраняя его от возможных неприятностей и встреч с сарацинами. Хотя на дорогах грабили в основном сами христиане. Подданные Саладина не трогали мирных путников и не нападали на караваны. Кроме того, сделавшийся чем-то вроде героя в обоих лагерях, Видаль мог рассчитывать на то, что он и его люди, несмотря на воинские плащи и обилие оружия, что, без сомнения, не делало их похожими на мирных путников, все же не будут остановлены охраняющими дороги отрядами мусульман.

Плывя на корабле, Пейре снова вспоминал покойного Джауфре Рюделя, но теперь эти воспоминания сделались светлыми и несли в себе лишь легкую грусть. Невеста Видаля еще не научилась сколько-нибудь сносно разговаривать на провансальском, Хьюго же мало что понимал в высоких материях, волновавших трубадура. Лежа на своем тюфяке в каюте и слушая, как за занавеской тихо молится Аполлинария, Видаль достал из мешка подаренную Ричардом шкатулку – приданое невесты, и от нечего делать высыпал на свое жесткое ложе драгоценные камин. По сравнению с дарами султана Саладииа приданое было не ахти. Пейре покрутил в руках пустую шкатулку, разглядывая странный вырезанный узор и случайно задел тайную пружину, благодаря чему открылось второе дно и оттуда выпали пожелтевшие листы. Взяв в руки горящую слабым неровным светом масленую плошку, Пейре поднес первый листок к огню, но не сумел разобрать ни, одного слова. Что было не удивительно, ведь документ был составлен на латыни.

Быстро побросав назад камни и уложив шкатулку в мешок, Пейре вышел на палубу, где сразу же столкнулся с плывшим вместе с ним и, по всей видимости, отчаянно скучавшим тевтонским рыцарем.

Вежливо поклонившись и объяснив, в чем суть дела, Видаль протянул своему попутчику листок, интересуясь, не может ли кто-нибудь из спутников благородного тевтонца растолковать ему суть написанного.

К сожалению, сам рыцарь не знал грамоты, зато с охотой взялся помочь знаменитому трубадуру, созвав на палубу всех своих друзей, трубадуров и священников, показывая каждому пожелтевший от времени документ.

Наконец перевести латинский текст взялся молодой священник из Парижа. Шевеля какое-то время губами над исписанными листками, святой отец наконец сообщил, что данное письмо является ни чем иным, как посланием одного благородного синьора и рыцаря своему брату. В послании этом говорилось, что, умирая на чужбине, он надеется, что его младший брат не оставит своей заботой его единственную законную дочь Аполлинарию, которой следовало вернуться в Константинополь и выйти замуж, дабы ее муж мог по чести распорядиться родовыми землями и казной умирающего.

Подписи не было, но у Видаля захолонуло сердце. До сих пор он считал права на престол его будущей супруги наглой выдумкой ржавого короля, теперь же все вставало на свои места.

Другие документы являлись описью какого-то груза, который, возможно, собирался привести с собой на родину покойник.

Воображение трубадура начало вырисовывать ему картины одна соблазнительнее другой, вот он во главе целого флота прибывает в Византию, где, предъявив нынешнему императору документы и живую наследницу покойного монарха, занимает сам трон. Или еще соблазнительнее: в императорской короне и мантии он отправляется в родной Прованс, где все местные дамы оказывают ему невиданные почести, а благородные сеньоры славят его.

При этом Пейре даже не подумал, что письмо не обязательно должно было быть написанным рукой покойного монарха. Что отцом Аполлинарии мог оказаться обыкновенный дворянин, заболевший или получивший рану на чужбине и отдавший там богу душу, не успев даже позаботиться о своей единственной дочери.

Мечты Пейре уже короновали его византийской короной, так что удивленным сверх всякой меры рыцарям выпал случай лицезреть мгновенное преображение трубадура в императора. Причем эта метаморфоза была не шутовской, Пейре словно вдруг сделался выше ростом, в его осанке появилась невиданная ранее степенность и сила. Глаза как и раньше метали молнии, но теперь уже никто не мог назвать его юнцом. Перед тевтонцами предстал молодой Аполлон в величии своей славы. Казалось, что какая-то невидимая, но обладающая невероятной мощью планида наполнила Видаля своей силой, так что ему уже не нужно было носить корону или одеваться в лучшие одежды для того, чтобы каждый встречный мог узнать в нем короля.

На Кипре Пейре пробыл всего несколько месяцев, отдыхая и собирая средства на оснащение собственного флота, деньги на который он занял, рассказывая вельможам Ричарда о своей женитьбе на племяннице византийского императора и своем страстном желании поскорее засвидетельствовать почтение венценосным родственникам.

Точнее Пейре планировал построить три корабля, символизирующие три потери, постигшие когда-либо Видаля. Звонкое золото кипрских аристократов помогло поистине в сказочные сроки осуществить эту мечту.