Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

при большом костре долго обтесывали сучковатые лиственницы. А после ужина, как обычно, посидели у костра, покурили, поговорили. Поиграла немного гармонь, скрасив теплыми звуками ночную тишину. Затем все стихло.

С утра начали вытаскивать на голец заготовленный лес — это, пожалуй, самая тяжелая работа у строителей геодезических знаков, она требует невероятного напряжения сил.

Всех разделили на две группы. Одной командует Лебедев, второй — Пресников. Я в бригаде последнего. Нас пять человек. Лес тоже разделили на две части.

От лагеря до открытой россыпи с километр крутого снежного подъема. Решаем по нему вытащить лес на нартах, а уже дальше поднимать на себе. Укладываем два бревна на нарты, подвязываем их ремнями. «Коренником» идет Пресников.

— Пристяжные, подтянись, головы повыше!.. — кричит он, бросая вызов Лебедеву.

Натянулись ремни, заскрипели полозья, врезаясь глубоко в снег. Протащили метров двести, чувствуем — воз нам явно не под силу. Сбросили одно бревно. Дело пошло лучше.

В ущелье, по которому мы продвигаемся, по-зимнему морозно, солнце сюда заглядывает поздно и ненадолго. А нам жарко. Идем рывками. Подъем все круче и круче. Плечи, уже привычные к лямкам, все же нестерпимо торят, ремни сжимают грудь, ноги по колено грузнут в сыпучем снегу. Все раскраснелись, от мокрой одежды клубится пар. Хочется остановиться, передохнуть, но «коренник» неумолим.

— Не отставай, головы выше!.. — кричит он, не оглядываясь, видимо плечом чувствуя, что кто-то ослабил ремни.

И мы снова дружно тянем нарты, пригибаясь почти к самой земле, цепляясь руками за каждый выступ, падая и тотчас вскакивая: иначе на тебя наедут нарты.

Через полтора часа почти на четвереньках добираемся до кромки снежного поля. Дальше к седловине потянулись черные россыпи, провалы. Все падаем в изнеможении и несколько минут лежим, оцепенев. Как приятно, распластавшись на снегу, расслабить мышцы, вздохнуть полной грудью!..

После передышки появляется желание покурить. В воздухе запахло махоркой. Развязались языки, послышались шутки.

Следом за нами подтянула сюда свою нарту и лебедевская бригада.

Так, бревно за бревном, котомка за котомкой, лес и материалы были переброшены на седловину. Теперь остается вынести сюда палатку, печь, постели, дрова, переселиться под голец. А впереди еще подъем на главную вершину гольца, но об этом пока неохота думать. Любая работа кажется трудной, пока не возьмешься за нее.

После ужина усталость валит всех в сон, кое-кто не успел даже раздеться или допить чай. Преодолевая апатию, я сажусь за дневник.

— Завтра подъем до рассвета, слышите? — напоминает мне Лебедев, глубоко зарываясь в спальный мешок.

Но я знаю, что впечатления сегодняшнего дня — а их много! — сохранят свою остроту и непосредственность только в том случае, если они будут записаны сейчас, когда еще ощущаешь следы физического напряжения и перед глазами еще маячат развалины утесов, преграждающих доступ к седловине, когда еще чувствуешь рядом плечи взбирающихся на голец товарищей и в душе еще не остыло чувство гордой радости за этих людей, с удивительным упорством идущих через все испытания, выпадающие на долю исследователя суровой и негостеприимной природы.

Утром рано все мы, кроме каюров, переселились на седловину. Для выноски леса людей расставили по росту — тяжесть бревен должна ложиться равномерно на плечи всех несущих. Я попал в связку к Лебедеву. Второй группой командует Василий Николаевич, а Пресников из-за своего огромного роста ни в одну бригаду не попал.

— Вытянуло тебя, Саша, как чертополох на выгоне, никуда не пристроишь, — пошутил Касьянов.

— А мне и горюшка мало, что вы недоростки, — ответил весело Пресников, снимая телогрейку и укладывая ее подушкой на левом плече. — Ну-ка, братцы, подайте одно небольшое бревнышко, пойду передом…

Евтушенко и Дубровский взвалили ему на плечи четырехметровое лиственничное бревно. Крякнул, но не согнулся Пресников, потоптался, удобнее устраивая груз, и тяжело тронулся вперед, провожаемый восхищенными взглядами и восклицаниями товарищей.

Мы шестиметровое бревно несем втроем. Идем легко, ко медленно — очень уж неудобно передвигаться с таким грузом по россыпи. Под ногами неустойчивые камни, щели, отчего сбивается шаг. Нужно большое напряжение, чтобы удерживать равновесие на крутизне. Там, где проходы завалены крупными обломками, тащим свой груз волоком.

И уже совсем было выбрались на вершину, когда Лебедев оступился, упал, бревно соскользнуло с наших плеч и с грохотом покатилось вниз. Мы с удивлением смотрели, как оно далеко внизу вдруг вздыбилось вверх комлем, да так и замерло над пропастью, словно испугавшись ее глубины. Я и Касьянов быстро спустились к нему. А до слуха ясно доносится крик мищенковской бригады:

Раз, два, взяли,

Еще раз, взяли,

Дружно, ходом…

Теперь они поднимали на вершину свое бревно.

И долго на склоне гольца перекликались человеческие голоса, гремели россыпи, ворчали скалы.

Вечер застал нас на вершине. Мы на минутку присели отдохнуть. Солнце, красное, огромное, краем своим коснулось горизонта. Из ущелий набегали последние волны теплого воздуха. Свет заката безуспешно пытался задержать выползавшую из провалов темноту.

Спустившись на седловину, мы наскоро ужинаем и ложимся спать. В палатке тесно, расположились кто как мог: сидя, полулежа. Много ли нужно места уставшему человеку!

Лебедев проснулся рано. Нужно было подняться на вершину, чтобы при хорошей видимости проверить направление на намеченные пункты и до нашего прихода сделать разбивку опор пирамиды. На рассвете я слышал его разговор с Мищенко.

— Ты чего поднялся, Василий? — спросил Лебедев.

— Пойду с тобой, может, помочь нужно будет. Тут ведь делать нечего.

— Сам управлюсь, ложись отдыхай.

— Да я уже давно выспался, — ответил Василий Николаевич фальшивым тоном.

В их внешности и характере нет ничего общего. Когда они работают вместе, в их отношения вплетается ревнивое чувство соревнования, в котором каждый человек хочет сделать лучше, больше, скорее другого. Когда же они живут врозь, то искренне радуются успеху другого и при случае, например, Василий Николаевич всегда скажет: «Будь тут Кирилл Родионович, Дело пошло бы иначе, у него, брат, не задремлешь». Так говорит и Лебедев про Мищенко. И никогда нельзя сказать, кто же из них побеждает в этом соревновании, продолжающемся более десяти лет. Одно ясно: и годы, и ревнивое отношение друг к другу сделали их дружбу еще крепче.

До нашего прихода Лебедев и Мищенко подготовили рабочую площадку. Застучали топоры, отозвались эхом скалы. Работа спорилась. Когда болванка, венцы, укосины были подогнаны, мы сшили первую пару «ног» и стали устанавливать их на крошечной площадке, возвышающейся над глубоким провалом.

Вначале подняли основания «ног» до намеченных в скале гнезд, а затем начали поднимать верхнюю часть пирамиды с цилиндром. Работа требовала большой четкости и осторожности: выскользнет из гнезда «нога» или