Обольстительная герцогиня - Эмили Брайан

Артемизия быстро повернулась к Нарешу и посмотрела на него другими глазами:

– А ты, похоже, знал, Нареш?

Индиец серьезно кивнул:

– Старый хозяин, ваш отец, попросил меня спрятать ключ в подставку и послать его нашей королеве по морю. На всякий случай, сказал он. А потом им завладела болезнь, и я послал сообщение, как он и просил. – Выражение страдания исказило черты его смуглого лица. – Я не знал, что вы его искали, Ларла, иначе не стал бы скрывать это от вас.

– Получается, что, когда отец жил в Индии, ты не просто крахмалил рубашки и заваривал чай, – сказала Артемизия, поднимаясь, – а делал намного больше. Ты был одним из участников тайной игры.

Нареш расправил спину.

– О да, разъезжая по Индии, мы с мистером Далримплом собирали информацию, которую не напечатают ни в одной газете и которая мало кому известна. Стоило вашему отцу услышать, как англичане творят произвол, и он заботился, чтобы были приняты определенные меры, а когда я почувствовал, что дух восстания витает в воздухе, то сразу же предупредил его. Честно говоря, мы надеялись сделать Индию подходящей страной как для его народа, так и для моего.

– Тогда ты должен знать имена, которые зашифрованы в ключе.

– Не все, – признался Нареш, – но если вы потянете за одну нитку, разве мы не сумеем распустить все полотно?

Артемизия вертела цилиндр в руках. Она понимала, что в ключе содержатся имена многих людей, которые пытались продолжить дело, начатое ее отцом. Дело, которое Трев поклялся довести до конца. У нее в голове начал рождаться план, как защитить неизвестных ей агентов, план, сходный с тем, как Нареш и Рания оберегали ее собственную семью во время мрачных дней восстания сипаев. Возможно, ей удастся освободить Трева и мистера Шипуоша.

– Я знаю человека, который хочет найти нитку и продолжить дело, которое начал отец, – сказала она, – но он в ужасной беде, и мне нужна ваша помощь. Вас обоих.

И тогда Артемизия начала раскрывать им примерный план действий, который пришел ей в голову только что. Катберт и Нареш слушали внимательно и не перебивали, пока она не закончила свой рассказ.

– Так вы мне поможете?

Нареш улыбнулся Артемизии:

– Хотя вы и не мой ребенок, не плоть от моей плоти, но я полюбил вас, еще когда впервые качал на своем колене. Вы дитя моего сердца и своим вопросом только обижаете меня. Как можно подумать, что я откажу вам в помощи?

Артемизия поднялась на цыпочки, чтобы дотронуться губами до его впалой щеки. Затем, она повернулась к Катберту, но тот по-прежнему хранил молчание.

– Катберт? – Артемизия была удивлена, заметив колебания дворецкого.

– Мадам, я сильно опасаюсь, что после признания в проступках, совершенных мной в последнее время, вы не захотите принять мою помощь. Я даже сомневаюсь, что вам, потребуются мои дальнейшие услуги в качестве вашего дворецкого. – Катберт стоял, вытянувшись по струнке и не моргая, но мышца на его челюсти слегка подергивалась. Это было единственным внешним проявлением охватившего его волнения. – Мои мотивы были в высшей степени благородны, как вы сами сможете понять, но теперь я ясно вижу, что своими действиями оказал вам плохую услугу.

Ощущая тяжесть в груди, Артемизия буквально упала на стул с высокой спинкой.

– Что ты натворил?

– Я служил Саутвикам с тех пор, как научился ходить, и моей целью всегда было… нет, правильнее сказать: моей миссией было позаботиться о сохранении репутации этого дома, – признался Катберт, не находя в себе смелости встретиться с герцогиней взглядом. – И когда вы стали нарушать все условности, выбирая такие сюжеты для картин, я решил, что, может быть, значимость общественного мнения поможет вам обратить внимание на что-нибудь другое, более подобающее вашему положению.

– А тебе не казалось, что судить о правильности моего поведения человек твоего положения не уполномочен?

Дворецкий с несчастным видом кивнул:

– В самом деле, ваша светлость, такая мысль действительно приходила мне в голову, и не один раз, но я считал, что мои действия пойдут вам на благо.

– Ну ладно, мы уже выяснили, что твои намерения были чисты и благородны, – допустила Артемизия, не в состоянии сердиться на Катберта, когда он выглядел таким несчастным, – и что же ты сделал ради моего блага?

Он посмотрел ей прямо в глаза и не отвел взгляд, хотя обычно не выдерживал зрительного контакта больше доли секунды.

– Мадам, я считал вас взбалмошной и упрямой, и мне казалось, что вы заслужили общественное порицание, которое я, конечно, вынести вам не мог.

– Конечно же, особенно потому, что тебе замечательно удается отчитывать меня с глазу на глаз. – В ее голосе послышался сарказм.

– Ну так вот, ко мне подошел представитель прессы и заверил меня, что он готов сделать все, что в его силах, чтобы изменить неблагоприятное мнение высшего общества о вашем поведении. Он заставил меня поверить, что хвалебная статья заткнет горло досужим сплетникам… Поэтому я и предоставил ему информацию, которую, к моему великому сожалению, он использовал совсем для другой цели, – сказал Катберт, не желая отступать, хотя его лицо исказилось от переживаний. – Но прошлой ночью вы рисковали жизнью в интересах Англии, а несколько минут назад вы уничтожили работу, которая была так дорога вашему сердцу. И все для того, чтобы спасти других. – Его бледные глаза вспыхнули. – Я недостоин служить у столь благородной и смелой хозяйки, но перед уходом мне бы хотелось вымолить ваше прощение.

– Ты хочешь сказать, что сговорился с представителем «Таттлера»?

Он кивнул, и на его лице появилось печальное выражение, делающее его похожим на несчастную таксу.

– Я вовсе не хотел вас опозорить.

Артемизия, не сдержавшись, хихикнула, а вскоре уже тряслась от смеха, граничившего с истерикой.

– Мадам, я преисполнен искреннего раскаяния. Умоляю вас, не сходите с ума, – попросил Катберт. – Я не вынесу этого:

Его заявление лишь усилило ее веселье.

– Я немедленно пойду и вызову врача. – Катберт повернулся и направился к двери студии.

– Нет-нет! – Артемизии в конце концов удалось взять себя в руки и обрести способность выражаться членораздельно. – Меня еще рано отправлять в Бедлам, Катберт, хотя, держу пари, найдутся люди, которые оспорят эту точку зрения.

– Тогда почему вы смеетесь, если у нас так мало поводов для веселья?

– Потому что вещи, представлявшиеся мне раньше столь важными, сейчас кажутся сущей ерундой, – сказала она, отсмеявшись до конца и став серьезной. – Высший свет может высмеивать меня и издеваться надо мной, как они только пожелают. Меня не волнуют их насмешки, если только мне будет суждено увидеть мистера Шипуоша и Трева…