Костры амбиций - Том Вулф

— Джентльмены, это миссис Энни Лэмб, — объявил Преподобный Бэкон. — Вот этот джентльмен из Окружной прокуратуры Бронкса мистер Крамер. И… вот…

— Следователь Мартин и следователь Гольдберг, — представил Крамер. — Они занимаются делом вашего сына.

Миссис Лэмб не шагнула вперед, чтобы пожать им руки, и не улыбнулась. А только слегка кивнула. Словно она еще посмотрит, что они за люди.

Заботливый пастырь, Преподобный Бэкон пододвинул ей кресло. И вместо того чтобы усаживаться на свой вращающийся трон, в непринужденной позе атлета присел на край стола.

Он сказал миссис Лэмб:

— Я поговорил тут с мистером Крамером насчет штрафных талонов. Все улажено.

И посмотрел на Крамера.

— Да, ордер аннулирован, — подтвердил Крамер. — Арест отменен. Остались только талоны, но штрафы — это не наше дело.

Преподобный Бэкон с торжествующей улыбкой поглядел на миссис Лэмб и кивнул, как бы говоря: «Видали? За Преподобным Бэконом не заржавеет». Но она встретила его взгляд и только поджала губы.

— Итак, миссис Лэмб, — сказал Крамер. — Преподобный Бэкон говорит, что вы можете нам сообщить некоторые сведения о происшествии с вашим сыном.

Миссис Лэмб опять посмотрела на Бэкона. Тот кивнул.

— Не стесняйтесь, расскажите мистеру Крамеру, что мне рассказывали.

Она проговорила:

— Моего сына сшибла машина и даже не остановилась, а уехала с места происшествия. Но он запомнил номер, часть номера.

Тон был вполне деловой.

— Минуточку, миссис Лэмб, — сказал Крамер. — Если можно, начните, пожалуйста, с самого начала. Когда вы об этом узнали? Когда вам стало известно, что вашему сыну были нанесены телесные повреждения?

— Когда он пришел из больницы с этой штукой на руке… не знаю, как ее назвать.

— Гипс?

— Нет, это не гипс. Больше похоже на лубок. Такая большая холщовая рукавица.

— Так. Он вернулся из клиники с пораненной рукой. Когда это было?

— Это было… третьего дня вечером.

— И как он объяснил, что с ним случилось?

— Он почти ничего не объяснил. Рука болела, и он хотел скорее лечь. Сказал что-то насчет машины, но я так поняла, что они ехали в машине и попали в аварию. Я же говорю, он не хотел разговаривать. Я думаю, ему в больнице что-то дали, болеутоляющее. И он хотел скорее лечь. Ну, я и сказала иди ложись.

— Не говорил он, кто с ним был при аварии?

— Никого с ним не было. Он был один.

— Тогда он не мог ехать в машине.

— Он и не ехал. А шел.

— Понятно. Дальше. Что было потом?

— Утром ему стало совсем плохо. Попробовал поднять голову и чуть не потерял сознание. Так ему было плохо, что я даже не пошла на работу. Позвонила и осталась дома. Тогда-то он и сказал, что его сшибла машина.

— Объяснил он, как это произошло?

— Он переходил Брукнеровский бульвар, и его сбил проезжавший автомобиль, он упал и ушиб руку, но, должно быть, он и голову ушиб, потому что у него оказалось страшное сотрясение мозга. — В этом месте самообладание ей изменило. Она закрыла глаза. А когда открыла, в них стояли слезы.

Крамер минуту переждал.

— В каком месте на Брукнеровском бульваре это произошло?

— Не знаю. Когда он пытался говорить, боль была непереносимая. Он лежал, и только глаза то закроет, то откроет. Даже сесть не мог.

— Но он был один, вы сказали. Что он делал на Брукнеровском бульваре?

— Не знаю. Там на углу Сто шестьдесят первой улицы есть кулинария «Жареные цыплята по-техасски», Генри любит куриные палочки, которые они продают, может быть, он туда шел, но я не знаю.

— Куда его ударил автомобиль? В какое место?

— Этого я тоже не знаю. Может быть, в больнице вам ответят.

Вмешался Преподобный Бэкон:

— В больнице они совсем опозорились. Не сделали ни рентген, ни компьютерную томографию, ни пробу на ядерно-магнитный резонанс. Ничего не сделали. К ним обратились с тяжелой травмой головы, а они наложили повязку на запястье и отпустили пострадавшего домой.

— Должно быть, там не знали, что его сшибло машиной, — говорит Крамер и обращается к Мартину: — Так ведь?

— В регистрационном журнале травмопункта про машину ничего на записано, — ответил Мартин.

— У него была серьезная травма головы! — повторил Преподобный Бэкон. — Он, наверно, наполовину не соображал, что говорит. Они должны такие вещи сами определять.

— Хорошо. Не будем отклоняться, — призывает Крамер.

— Он запомнил часть автомобильного номера, — сказала миссис Лэмб.

— Что именно он вам сообщил?

— Что первая буква была R. А вторая Е или F, или Р, или В, какая-то прямая буква.

— А штат какой? Нью-йоркская?

— Какой штат? Не знаю. Нью-йоркская, я думаю. Он не говорил, что машина нездешняя. И еще он назвал марку.

— Какая?

— «Мерседес».

— Понятно. Цвет?

— Цвета не знаю. Он не сказал.

— Две дверцы? Четыре?

— Не знаю.

— Как выглядел водитель, он не сказал?

— Сказал, что в машине были мужчина и женщина.

— Мужчина за рулем?

— Наверно. Не знаю.

— Что-нибудь про то, как они выглядели?

— Они были белые.

— Он сказал, что они были белые? Еще что-нибудь?

— Больше ничего. Только, что белые.

— Это все? Больше он ничего не сообщил ни о машине, ни о людях?

— Нет. Он почти не мог говорить.

— Как он добрался до клиники?

— Не знаю. Он не сказал.

Крамер обращается к Мартину:

— Что сказали в клинике?

— Пришел сам с улицы.

— Не мог же он со сломанной рукой прийти пешком от Брукнеровского бульвара до клиники Линкольна.

— «Пришел сам» не значит, что шел пешком всю дорогу. Просто на своих ногах пришел в отделение травматологии. Не санитары на носилках принесли. Не в машине «скорой помощи» приехал.

Крамер уже мысленно примеривается, как бы можно представить дело в суде. Куда ни кинь, всюду тупик. Он помолчал и проговорил, качая головой:

— Д-да, это все мало что нам дает.

— То есть как это мало? — В голосе Бэкона впервые зазвучала резкая нота. — Вам дают первую букву номерного знака, и кое-что насчет второй буквы, и марку автомобиля — сколько, по-вашему, есть «мерседесов» с номерным знаком RE, RF, RB или RP?