Новогодняя коллекция детектива - Татьяна Устинова

– Ты что?! – грозно крикнула ей вслед Вика. – Вернись!!

Но Лада даже не оглянулась.

Зато оглянулись сотрудники, толпившиеся в коридоре. Оглянулись и замерли, не веря своим глазам, восхищаясь тем, что можно не услышать приказания начальницы.

– Что случилось? – растерянно спросил Вася Куренной, выбежавший из своей каморки на шум, который производила Лада в комнате «Новостей».

– Михаландреич! – не отвечая, заорала Лада так, что ее слышал весь коридор. Роняя чужие вещи, она искала на вешалке свое пальто. – Махаландреич!!

В дверях столпились любопытные.

– Ты что? – спросила Лена Зайцева, но Лада отмахнулась.

– Михаландреич! – еще громче завопила она.

– Ладка, что случилось? – протискиваясь к ней, повысил голос Куренной. – Ты меня слышишь? Нет?

В толпе у порога возникла лысина шеф-редактора, журналисты посторонились, пропуская его.

– Что стряслось, Ильина? – деловито спросил он, усаживаясь за свой стол. – Что ты вопишь на все «Останкино»?

– Вешнепольский вернулся, Михаландреич!! – проорала Лада ему в лицо, не попадая руками в рукава наконец-то найденного пальто. – Он жив, и он вернулся, Михаландреич!!

Она побежала к двери – все расступились, – вернулась, поцеловала ошеломленного шеф-редактора в лысину и пропала.

В два часа ночи Филипп увез уже переставшую что-либо соображать Александру домой. От счастья, водки, слез и позднего времени она как бы потерялась немного, плохо представляла себе, где она и что вокруг происходит.

В машине она бессвязно что-то бормотала, принималась петь и лезла к Филиппу с поцелуями, мешая вести машину.

– Успокойся! – сказал он, возвращая ее на место. – Или вместо дома мы окажемся в Институте Склифосовского.

Он очень тщательно выговорил эту фамилию – Склифосовский. Александра захихикала и завалилась в другую сторону, на стекло.

– Сиди смирно! – прикрикнул Филипп, и тогда она начала петь.

Он засмеялся, не зная, что ему с ней делать, и немного ревнуя к высокому большому человеку, из-за которого она пришла в такое состояние.

Когда Филипп приехал, он сидел на диване, а три подруги, расположившись вокруг него, преданно, не отрываясь, смотрели ему в лицо и ревели. Одна начинала, другая подхватывала, и завершала хоровое выступление третья. Маша держала его за руку и не отпускала, даже когда он пробовал вытащить руку, чтобы налить им водки.

Знакомясь с Филиппом, он улыбнулся летящей короткой улыбкой, совершенно преобразившей его сожженное загаром очень усталое лицо. Он будто извинялся перед чужим человеком за близких ему людей, устроивших такой кошачий концерт, и Филипп почувствовал ревность, зависть и еще что-то неопределимое.

Стоило просидеть полгода в какой-то дыре, чтобы тебя встретили так, как встретили его эти девчонки…

– Вы Сашкин муж, да? – спросил этот человек. – Я Вешнепольский. Иван.

Филиппу тоже налили водки, и он покорно выпил, удивляясь тому, что этот человек так откровенно любим и нужен всем трем «дамам», которых Филипп привык считать своими.

Он ничего не понял из их бессвязных рассказов о том, как Александра встретила Ивана на улице, как они шли потом до Машиного дома, как колотили в дверь и как Машка – дура! – упала в обморок.

Филипп видел, что Ивану до смерти хочется остаться вдвоем со своей Машей, но он держался, принимая их истерическую радость и еще не веря, что жив и здоров и – с ними! Благодарный им за столь буйный прием, он молча улыбался и тискал Машину руку, иногда прикрывая глаза, как будто от боли…

Иван проводил их до машины, именно он. Маша, повисшая на его руке, в счет не шла. Она ничего не видела и не понимала, кроме того, что держится за эту большую, загорелую, любимую руку…

– Мне бы с вами поговорить, – обратился Иван к Филиппу, прощаясь. Уже погруженная в машину, Александра стучала в стекло и неистово махала рукой, как будто уезжала в Антарктиду. – Я отосплюсь, немного сориентируюсь в ситуации и позвоню.

– Пожалуйста, – с удивлением сказал Филипп.

«Что он может обо мне знать? – мелькнула у него мысль. – Сегодня мы видели друг друга первый раз в жизни».

– Вы… поосторожнее, – посоветовал Иван, обнимая Машу за плечи. – Черт знает, что здесь творится. Я завтра же позвоню. А Сашка пусть дома посидит.

– Вам что-то известно? – спросил Филипп довольно холодно.

– Сегодня днем я вытащил ее из-под машины, – сказал Иван. – Вылетела, как из-под земли, и пропала. Ни номеров, ничего… Не думаю, что это случайность.

У Филиппа екнуло сердце, по позвоночнику прошел холодок.

– Да, – согласился он, – это не случайность. Вот что, Иван… Вы завтра, когда… выспитесь, позвоните мне на мобильный. Договоримся о встрече.

– Мне бы нужно кое-что выяснить, – морщась, проговорил Иван.

– Нет, – твердо сказал Филипп, – не нужно. Сначала поговорите со мной.

Тон у него странным образом изменился. Теперь он говорил так, что Иван Вешнепольский, журналист и солдат, обожженный боями и пленом, не стал ему возражать.

– Доедет? – спросил Филипп, кивая на Ладу, заводившую мотор «Хонды» на другой стороне.

– Доедет, – улыбнулся Иван. – Она часто ездит, не приходя в сознание.

И они расстались до завтра.

Александра на соседнем сиденье перестала петь и сообщила Филиппу, что сегодня вернулся Иван Вешнепольский.

– Я знаю, – сказал Филипп. – Ты мне лучше ответь, как я тебя на пятый этаж потащу? Лифт-то опять не работает…

Из всех отмечавших в Потаповском переулке возвращение Ивана Вешнепольского Лада Ильина оказалась самой трезвой.

После разговора с Викой алкоголь ее не брал, да она и не слишком старалась напиться. Она была счастлива, что вернулся Иван, счастлива, что счастлива Маша. Полвечера она проревела над их внезапным сказочным воссоединением, а полвечера – над своей загубленной жизнью.

Было и еще кое-что.

Иван произвел на нее удручающее впечатление. Она знала его меньше всех, может быть, поэтому сразу увидела, как чудовищно, непоправимо он изменился. Ни Санька, ни Маня в счастливом угаре встречи не обратили на это внимания, а Лада не могла отделаться от мысли, что это совсем не тот человек, который в сентябре водил Александру в бар обедать.

Он очень похудел, как-то усох и съежился, а был громадный, широкий, необъятные плечи, руки-лопаты. Он носил свитера, не признавая официальный пиджачно-галстучный стиль, и, когда засучивал рукава, больше походил на кузнеца, чем на журналиста. Ему совершенно не шла его легкомысленная светлая машина, и, как подозревали редакционные барышни, поголовно в него влюбленные, именно поэтому он купил массивную и широкую «Тойоту».