Самоцветные горы - Мария Семенова

Северяне переглянулись… и промолчали. Первым нашёлся Эврих.Из троих он по-прежнему оставался самым учёным и к тому же успел познакомитьсяс царедворцами при шадском дворе. Он поднялся с простой деревянной скамьи, накоторой в присутствии наместника полагалось без разбору садиться и знатным инезнатным, и движением воинствующего оратора бросил на руку плащ. По этомудвижению вейгил, отнюдь не знакомый с повадками мудрецов Силиона, тем не менеемигом распознал в арранте опасного спорщика и приготовился к словесной схватке.Однако Эврих начал издалека.

– Твой приговор, – сказал он, –свидетельствует о склонности принимать взвешенные решения, за что тебе, безсомнения, честь и хвала перед правителем этой земли и перед Богиней, чтонаделила властью и тебя, и нашего государя. И я лишь попросил бы высокородноговейгила пояснить кое-что, ибо мы с друзьями не украшены всеобъемлющим знаниемсаккаремских законов. Ты не пожелал удовольствоваться нашими словеснымизаверениями касательно невиновности шо-ситайнца и требуешь неопровержимогодоказательства. Однако, покуда речь шла о его осуждении, мы слышали толькоссылки на пересуды прислуги. Было ли судьям предъявлено некое доказательствовиновности, более весомое, нежели болтовня черни?

– Радостно видеть, что Лечителю покорились не одни лишьтонкости исцеления, но и вековые лабиринты наших законов, – ответствовалвейгил. – Видишь ли, почтенный, мы здесь привыкли руководствоваться безошибочнымправилом, которое простой народ облекает в слова так: “Если осла увели ужепосле того, как была похищена лошадь, то вторая покража, возможно, естьследствие первой, но никак не наоборот”. Так вот. В самый день исчезновенияожерелья Винойр сопровождал молодую госпожу на прогулке верхом, дабы она моглаубедиться, что халисунский конь, купленный для неё мужем, действительно утратилпривычку шарахаться от малейшего шороха. По возвращении он снял госпожу слошади и в который раз восхитился тем, как подчёркивают её красоту чудесныекамни. Госпожа хранила сокровище в своей спальне. Когда же наутро обнаружилось,что оно пропало, многие задумались, как могло такое произойти, если она неслышала ничьих шагов рядом с собой? И тогда многим вспомнилось, как любезныйвам шо-ситайнец похвалялся сноровкой. Он был единственным, кто мог подобратьсяи подхватить на руки злющего конюшенного кота, и тот не поспевал его оцарапать.И ещё. Однажды его спросили, как это он не побоялся оставить жену и тестя вМельсине. А он со смехом ответил, что бояться им в городе некого, и добавил,что хозяин двора перестал брать с них деньги за постой, когда двор сталаохранять пара собак, привезённых им с родины. Позже эти слова были расцененыкак оговорка, могущая подсказать, где следует искать краденое. К сожалению, надопросе шо-ситайнец так и не пожелал открыть ни хотя бы примерного расположениядвора, ни имени его владельца… А без этого, как вы понимаете, в Мельсине что-тоискать – моей казны недостанет. Быть может, почтенный Шехмал Стумех пожелаетпредпринять какие-либо поиски на свои средства… но это уже его дело. Итак,благородный Лечитель, я вынужден до некоторой степени признать твою правоту.Осуждая шо-ситайнца, мы руководствовались словами… и теми умозаключениями,которые людям, сведущим в законах, свойственно делать на основании кем-тосказанных слов. Вот поэтому для признания его невиновным мне и требуютсядоказательства ощутимее тех, которые здесь были названы болтовнёй, черни. Ведьесли мы опустим равную тяжесть на обе чаши весов, та из них, что будетсоответствовать невиновности, не сможет перевесить, не правда ли?.. Еслисможете что-нибудь раздобыть, почтенные, приходите ко мне в любой час дня иночи, я лишь рад буду восстановить справедливость…

* * *

Лошади никуда не делись со своего места у коновязи: вышибале“Удалого корчемника” было заплачено с тем, чтобы он время от временипоглядывал, всё ли у них хорошо. И уже на дальних подступах к трактиру былозаметно, что народу нынче там побольше обычного. Изнутри слышались звонкие переборыструн арфы и голос Ша-маргана, распевавшего очередную балладу. Волкодаву сразувспомнилась песня о прекрасной Эрминтар, которой шустрый лицедей радовал девокна Другом Берегу. Нынешняя баллада тоже пелась на два голоса, и снова один былмужским, а другой женским, причём Шамарган необыкновенно здорово изображал оба.Требовалось знать, что поёт один человек, иначе в это трудно было поверить. Насей раз женский голос принадлежал прекрасной деве-воительнице, странствующей побелу свету ради искоренения зла. Мужской же – юному и восторженному песнопевцу,что влюбился в отважную красавицу и взялся повсюду сопровождать её, на досугевоспевая подвиги воительницы в самых возвышенных красках.

Волкодав, Винитар и Эврих подоспели как раз к тому моменту,когда славная мастерица меча прибыла в некий город, изнывавший под властьюжестокого управителя. Все от него стоном стонали, и бедные, и богатые, и дажесобственная жена, но, как водится, в открытую выступить никто не решался. Людиждали героя – и герой появился. Верней, героиня.

Хватит горя и муки, беспомощных слёз!

Засиделся на троне ворюга!

По молитве народной им ветер принёс

Очистительных молний подругу…

Храбрая дева, которой словословия явно успели изрядноподнадоесть, то и дело перебивала песнотворца, вмешиваясь в повествование и какбы стаскивая сказителя с небес обратно на землю:

“Справедливое солнце горит на клинке,

Разрубающем чёрные узы…” –

“Мы, порыскав, застигли его в кабаке

Возле стойки. И пьяного в зюзю!” –

“Дева-воин не пятится перед врагом,

Нападает с решимостью храброй…” –

“Я влепила ему между ног сапогом

И по рылу добавила шваброй!” –

“Выпад! Выпад! Поёт несравненный булат

О желанной и близкой победе…” –

“Кто же знал, что он спьяну качнётся назад

И башкой об решётку заедет?”

Финал песни оказался дважды закономерен. Во-первых, потому,что истребительница неправды снискала награду, на которую, по жизненномуубеждению Волкодава, ей только и следовало рассчитывать:

“Так настала погибель источнику зол…” –

“Мы узрели вдову у окошка:

Муж твой, девочка, был преизрядный козёл.

Там лежат его рожки и ножки…" –

Ваша помощь, признаться, поспела как раз,

Сил не стало, скажу я вам честно!

Только лучше, ребята, вам всё-таки с глаз

Поскорее с моих бы исчезнуть.

Хоть и доброго слова не стоил мой муж,

За убийство карают законы…"”

Вторая закономерность состояла в поведении самого Шамаргана.Лицедей, вероятно, опасался перестать быть самим собою, если его трактирныепеснопения хоть один-единственный раз не кончатся потасовкой. Играя на арфе игромко распевая стихи, он вовсю вертел головой, улыбаясь и подмигивая пригожимдевчонкам – тем более, что речь шла о воительнице и влюблённом. Его ужимки немогли не снискать ревнивого внимания парней. Очень скоро прозвучал рык дебелогоглиномеса, нажившего телесную могуту на битье хлебных печей: