Ворг. Успеть до полуночи - Гай Юлий Орловский

– Отряд ко второму выходу!

Видимо, страх совсем помутил разум парнишки, потому что он бросился ко мне и принялся помогать с досками. Проку от него мало – руки худющие, как червяки.

Я с рычанием оттолкнул его:

– Не лезь! Мешаешь только.

Шамко растерянно застыл, глаза круглые, губы приобрели цвет беленой стены.

– Нам конец, – пролепетал он. – Мне конец. Нас поймают и бросят к утопленникам!

Я зло посмотрел на парня. Тот открыл рот, чтобы сказать очередную ерунду, но, увидев мои светящиеся глаза, не решился. Так и остался стоять с отвисшей челюстью.

Голоса гвардейцев послышались уже из‑за дома, значит, у нас всего несколько минут.

Я справился с последней доской и толкнул дверь.

– Заперто! – прорычал я и выругался так, что самый пьяный гном позавидовал бы.

Изабель всхлипнула, забиваясь глубже под куст. Шамко снова запричитал:

– Они совсем близко! Может, лучше сдаться? Принцессу не тронут. Если придем с повинной, может, сжалятся? Лорд справедливый.

– Точно, – сказал я, судорожно бегая взглядом по двери в поиске бреши. – И справедливо отправит беглого ворга на кол или чего хлеще – Ильве. А тебя справедливо бросит к роцерам.

О том, чтобы выломать дверь, речи не может быть, потому что сделана она из цельных бревен, такую разве что тараном выбивать. Замок спрятан внутри ворот, по ощущениям, большой и неподъемный.

В бессильной злобе я пнул землю под дверью. Мягкая почва разлетелась в стороны, как рой всполошенных мух. В голове пронеслась слабая мысль.

– Вот оно! – выдохнул я и кинулся рыть.

Когти вытянулись, руки стали похожи на медвежьи лапы, только с пальцами. Никогда прежде не доводилось копать ямы в облике звериного оскала. Ладони большие и когти лучше землю цепляют.

Размокшая почва легко поддается. Все бы ничего, если б не излишняя влага, которая делает комья земли похожими на липкий фарш.

– Я кого‑то вижу, – прошептал Шамко. – Они здесь!

На секунду поднявшись, увидел темные тени в тумане.

– Проклятье леших! – процедил я. – Чтоб их роцеры сожрали!

Пришлось рыть с тройным остервенением. Яма быстро росла, куча мокрой земли рядом с ней тоже. Если существует инициация по рытью ям, точно ее прошел.

Через несколько секунд с той стороны канавы появился свет.

– Лотер, быстрей! – пропищала Изабель.

Я сделал еще несколько контрольных гребков, расширяя проход, чтоб протиснуться самому – хрупкая фигурка принцессы и так пролезет.

Выпрямившись, я оглянулся. Тени превратились в человеческие фигуры и стремительно приближаются. Некоторые уже ломятся через кустарник.

– Вон они! – донеслось из отряда.

– Не упустите их! – прокричал кто‑то. – Девушка у них!

Над ухом что‑то со свистом пронеслось и стукнулось о дерево, едва успел увернуться. Проверять не стал. И так понятно – если оно воткнулось, значит, острое и смертельное.

– Живо в канаву! – скомандовал я Изабель.

Она куницей шмыгнула к яме.

– А ты? – с тревогой спросила она, протискиваясь ногами вперед.

– Я за тобой, – ответил я, оглядываясь.

Гвардейцы уже преодолели половину зарослей. В дверь снова что‑то воткнулось, краем глаза успел увидеть круглый блестящий диск с острыми краями.

Бледный Шамко присел на корточки и, кажется молится. Нет бы убежать сразу, как встретил нас. Так остался зачем‑то, дурень.

Когда Изабель полностью скрылась в канаве, я рухнул на землю и нырнул в яму вперед головой. Меня протащило на пузе, как в детстве, когда скатывались по глиняным горкам, которые приходилось долго поливать водой, чтоб сделать скользкими.

Плечи застряли, как раз в том месте, где пытался расширить. Пришлось резко крутануться, вывернув земляную глыбу вместе с корешками и личинками. Вцепившись когтями во что‑то мягкое, я подтянулся и вытащил себя на противоположную сторону.

Чавканье гвардейских сапог за стеной стало совсем громким. Там остался лишь парень, слышу – даже не пытается бежать. Видимо, знает, что обречен. Лорд не простит предательства, а от стражей уже не спрятаться.

Я поднялся. Рядом, вся измазанная, трясется принцесса, справа от нее на воде выжидательно смотрит сетчатыми глазами огромная водомерка.

– Залезай! – приказал я, накидывая вожжи на усы зверю.

Принцесса вскарабкалась на водомерку, лицо бледное, но в глазах вера и надежда.

– А парень? – спросила она, хватаясь за хитиновый выступ на спине твари.

– Он свое отработал, – бросил я. – Не надо было болтать лишнего и тащить в Абергуд. Я его спас исключительно по доброте душевной, из‑за которой все время страдаю.

Изабель посмотрела на меня такими глазами, что ощутил себя отвратительней роцеры, которая жрет живых людей и нелюдей.

В груди засвербело, пульс, и без того бешеный, стал похож на мышиный. Из глотки вырвалось не то рычание, не то стон.

Кинув поводья принцессе, я кинулся к яме. Крики гвардейцев уже рядом, чую, что в нескольких шагах. Еще немного, и начнут рубить парнишку.

– Шамко! – проорал я в канаву. – Сюда! Быстро, кому сказал!

Послышалось чавканье, через секунду в проходе показалась нога. Я дернул на себя.

Повертев головой, увидел небольшой валун, тяжелый, чтобы поднять, но подходящий в качестве заслона ямы. Я подскочил к каменюке и уперся ладонями в холодный бок. Мышцы затрещали, по лбу покатились крупные капли и застелили видимость. Валун приподнялся. Грязь под ним чавкнула, и он с громким шмяком перекатился в яму.

– Это их задержит, – сказал я, выпрямляясь.

– Ненадолго, – проговорил Шамко треснутым голосом. – Наездники уже седлают водомерок. Надо спешить.

– Какой догадливый, – бросил я и подбежал к зверю.

Хотел сесть впереди, чтобы проще было управлять, но Шамко приблизился к ноге водомерки и схватился за край лацерны.

– Когда‑нибудь управлял такой? – спросил он несмело.

Я смерил его взглядом опытного ездока, у которого за плечами не одна сотня верст в облике четвероногих зверей. Но одно дело скакать лошадью, другое – сидеть на водомерке и управлять.

– Нет, – ответил я, цепляясь когтями за выступ на панцире.

– Пусти меня, – попросил парень. – Я хороший наездник.

Я смерил его недоверчивым взглядом. Паренек так напуган, что готов продать все секреты Абергуда, лишь бы спастись от страшной участи быть брошенным к утопленникам. Глаза круглые, лицо бледней, чем стены во дворцах Центральных земель.