Расплетая закат - Элизабет Лим

«Демон искажает ваши мысли. Не позволяйте ей убить вашу дочь».

Пока я говорила с ним, леди Сарнай пыталась отодвинуться от его когтей и восстановить равновесие.

«Убей ее! – крикнула Гиюрак из амулета. Ее голос перебил мой, и сомнения шаньсэня развеялись. – Убей!»

Когти тигра замерли в воздухе. Мой желудок скрутило от ледяного страха. Я была уверена, что в следующую секунду леди Сарнай умрет. Его лапа начала опускаться, но дочь шаньсэня ловко перекатилась, и в этот момент на тигра налетел лорд Сина, вонзая клинок в его бок.

Тигр взревел от боли и закорчился. Леди Сарнай подняла меч. В отличие от отца, она не мешкала, но было все равно слишком поздно. Шаньсэнь прыгнул над костром и исчез.

В тот же миг огонь погас, и леди Сарнай воткнула меч в тлеющие угли. Я не видела ее лица, но ее плечи раздраженно поднимались и опускались. Она упустила свой шанс победить отца.

Отвернувшись от пепелища, она подошла к знамени шаньсэня, сломала палку о колено и порвала флаг пополам.

– Шаньсэнь отступил! – объявила леди Сарнай. – Закрыть ворота!

По ее приказу двери Зимнего дворца с грохотом захлопнулись.

Битва закончилась.

Победой это было сложно назвать.

Леди Сарнай понимала не хуже меня, что шаньсэнь отдал Зимний дворец, потому что он не имел стратегической ценности. Самая маленькая из резиденций Ханюцзиня, она была построена в мирное время, чтобы королевская семья могла переждать в ней суровые аландийские зимы. Защитой дворцу служило только расположение на вершине скалы, а скупые запасы оружия в военных казармах разобрали еще во время Пятизимней войны. У него даже не было выхода на Большую Пряную Дорогу.

Остановившись здесь, император Ханюцзинь совершил ошибку. Весенний дворец, расположенный вдоль восточного побережья Аланди, находился всего в неделе пути и защищался как имперским флотом, так и цзяпурской армией – самой сильной в стране. Теперь, когда Ханюцзинь мертв, никто не мог помешать шаньсэню захватить столицу… и всю Аланди.

Никто, хотела я сказать леди Сарнай, кроме нее.

Ее братьев заковали в цепи; из их рук, ног, ребер и плеч торчали алые стрелы. Каждая рана выглядела преднамеренной – она должна была принести жгучую боль, но не убить.

Игнорируя их мольбы о прощении, Сарнай забрала свой лук из ясеня у старшего брата.

– Отведи их в темницу, – сказала она лорду Сине. – Я позже решу, что с ними делать.

Испуганные до глубины души темной демонской магией, многие из солдат шаньсэня были готовы присягнуть леди Сарнай, которая бесстрашно вела их в бой во время Пятизимней войны. Тех, кто не перешел на ее сторону, заперли в подземелье без еды и воды. Некоторые плевали в нее, крича: «Лучше умереть с честью, чем служить женщине!»

Их тоже отправили в темницу, предварительно приказав страже отрезать им языки.

Больше никто не осмеливался сомневаться в ее авторитете.

К полудню леди Сарнай восстановила порядок в Зимнем дворце. Ее люди потушили пожары, и она приказала выжившим министрам императора провести учет оружия, которое еще осталось в оружейной, и еды в дворцовых амбарах и кладовых.

– Она что-то с чем-то, да? – спросил Кетон, пока я держала голову папы у себя на коленях. – Кажется, с Пятизимней войны она стала даже более пугающей.

– Так и есть.

Мне не хотелось говорить о леди Сарнай. Вновь увидев родных, я хотела лишь одного: запомнить их лица. Услышать их голоса и заполнить увеличивающуюся пропасть в своей памяти.

Закатав папины рваные рукава, я увидела рубцы на руках.

– Нас били, только когда мы сопротивлялись, – тихо сказал Кетон. – Когда они явились в Порт-Кэмалан, я пытался драться с ними. Они чуть не сожгли нашу лавочку!

Я побледнела от ярости. Представила, как отца оторвали от рабочего стола, как солдаты грабили лавочку, которую моя семья сохранила с таким трудом, как их заковали в цепи и как Кетона, который лишь недавно снова начал ходить, толкали на пол и били хлыстом. Да как они только посмели так обращаться с моими родными!

– Мне очень жаль, – прошептала я. – Это моя вина.

Кетон коснулся моей руки в знак прощения, но его лоб озадаченно сморщился, и я видела, что в его голове зарождались вопросы. Почему это моя вина? Почему я настолько важна, что шаньсэнь лично отправил солдат в Порт-Кэмалан, чтобы схватить его с отцом? Я пока не была готова ответить на них.

Поджав губы, я спрятала руки в карманы. К счастью, в этот момент к нам подошел Эдан.

– Главные апартаменты в южном дворе не пострадали при пожаре. – Голос у него звучал устало; чары изнурили его больше, чем он готов был признать. – Там твоему отцу будет теплее.

Глаза Кетона округлились, когда он узнал Эдана из моих историй, но сейчас было не время для надлежащего знакомства.

Мы с Эданом подняли отца, занесли его внутрь и положили на кровать, обнаруженную в одной из комнат министра. Папа вяло приоткрыл веки и взял меня за руку.

– Майя.

Вздрогнув, я подвинулась в тень и потупила взгляд в пол в надежде, что он не заметит красный цвет моих глаз.

– Ты в безопасности, – сказала я ему. – Шаньсэнь ушел. Леди Сарнай отвоевала Зимний дворец.

– А император?

Я замешкалась.

– Мертв.

– И он тоже. Столько мертвых… – Папины глаза остекленели и уставились в потолок. – Пусть боги присмотрят за ним.

Он попытался сесть.

– Кто это там за тобой?

Эдан вернулся с горячим бронзовым чайником.

– Папа, Кетон… – начала я, – это Эдан, лорд-чародей его величества.

– Отставной лорд-чародей, – ответил он, прочистив горло.

В любое другое время я бы улыбнулась от того, как он нервничал, но не сегодня. Эдан поставил чайник, чтобы должным образом поприветствовать мою семью. Сначала он поклонился папе, а затем Кетону, который изумился подобному жесту.

– Мы же ровесники! – сказал брат. – Пожалуйста, перестань.

Папа с недоверием разглядывал чародея.

– Ох, да, я о тебе наслышан. Знаешь, многие полагают, что это ты – причина Пятизимней войны.

Эдан сделал глубокий вдох.

– И в определенной мере они правы, сэр.

– Значит, это тебя я должен винить в смерти своих сыновей. А также тысяч чужих сыновей и тех многих, кто марширует сейчас к своей смерти, пока мы с тобой говорим.

– Папа, – вмешалась я, протягивая ему воду. – Выпей.

При звуке моего голоса у него задрожали плечи.

Он грустно вздохнул и наконец сказал: