Шантаж от Версаче - Татьяна Гармаш-Роффе

Шаг.

Другой.

…Ее растопыренные пальцы уткнулись в чье-то невидимое тело, жаркое, скользкое от пота. Чьи-то руки схватили ее за ягодицы, чьи-то ноги сделали подсечку, и Ксюша рухнула на мягкие маты, а на нее обрушилось тяжелое мужское тело. Ее руки были пойманы, раскинуты в разные стороны и с силой придавлены к матам, ее ноги были раздвинуты мощным коленом, и тяжелое, влажное тело, остро пахнущее потом, вжималось в нее, и жаркий и твердый, как дубинка, столбик больно давил ей лобок…

Мужчина шумно дышал ей в лицо. Ей показалось – по звуку дыхания, по запаху, – что это Павел. Ей вдруг стало менее страшно.

– Отпусти меня! – сердито крикнула она. – Отпусти сейчас же!

Снова тихое хихиканье в ответ, и мужчина скатился с нее, предоставляя ей возможность убежать.

Бежать, собственно, было некуда. Ксюша, совершенно обезумев, носилась по залу, словно белка в своем бесконечном колесе, и ее время от времени задевали, щипали, хватали, лапали сильные мужские руки, то за грудь, то за прочие интимные места – но неизменно отпускали и снова ловили и лапали…

Ксюша потеряла ощущение времени. Ей казалось, что это длится бесконечно долго, она выбилась из сил. Она дышала так шумно, что за звуком собственного дыхания уже не могла различить два других…

И вдруг до нее донеслись тихие, едва различимые слова. Ксюша задержала дыхание и прислушалась.

«…Не могу. Давай скорей кончать это дело, а то я кончу раньше», – донеслось до нее. Кажется, это был не Павел… Голос был странный, и, несмотря на шепот, Ксюше показалось, что она уловила акцент.

Опустившись на маты, она безразлично подумала – будь что будет, и приготовилась ждать своей участи.

Однако все неожиданно затихло. Никто к ней больше не прикасался, не трогал, не лапал, никто больше не шептал и не хихикал. Ксюша напряженно ждала, готовая к новому прикосновению, но почему-то ничего не происходило.

Она понимала, что с ней играют в такие своеобразные кошки-мышки, только не знала зачем… Они так развлекаются? Ее пугают? Или это прелюдия к чему-то еще более ужасному?

В зале было жарко, но, несмотря на это, кожа ее покрылась мурашками. Страх мучительно сводил тело слабостью. Ее подташнивало. Она попыталась думать о Реми, о вчерашнем вечере, проведенном с ним, обо всем том, что было так сладостно и радостно, что было так прекрасно… Но мысли ее путались. Страх и эта полная непроницаемая темнота сводили ее с ума, парализовали даже ее дыхание. Казалось, что ее тело теряет очертания и растворяется в этой темноте, ее воля, ее мозг, ее способность к действию – все расплывалось, смещалось, исчезало…

Она больше ни о чем не могла думать и только ждала: сейчас. Вот сейчас они снова подкрадутся к ней. И тогда…

Внезапно Ксюша услышала, как где-то сзади нее снова открылась дверь и в кромешной тьме кто-то то ли вошел, то ли вышел…

…От Сереги Кис узнал много любопытного о странной супружеской паре, обитавшей на даче Тимура. Павел Самойленко, 73-го года рождения, необычайно красивый юноша с незначительным умственным отставанием, был вывезен в Москву из Воркуты некоей Ниной Владиславовной Замойкиной, сорока восьми лет, занимавшей крупный пост в одном из комитетов московской мэрии. Нина Владиславовна была дамой политически активной, играла немалую роль в крайне правом крыле коммунистической партии, а также была известна своим большим состоянием, обаянием и красотой, было поблекшей, но почти полностью восстановленной в одной швейцарской клинике. Два года назад ее бросил супруг, человек тоже небезызвестный в коммунистических кругах, и Нина Владиславовна пережила тяжелую депрессию… От которой вполне быстро оклемалась и принялась развлекаться, утверждая направо и налево, что свобода – это ни с чем не сравнимое блаженство. В своих политических речах она, правда, утверждала обратное.

Судя по всему, Паша был вывезен из тайги для исполнения при ней роли постельного прислужника, иными словами – жиголо, за что имел от нее неплохое содержание. Она даже позволила себе появляться в его сопровождении в свете, охотно демонстрируя всем на зависть своего молодого, красивого, как Аполлон, любовника.

Восемь месяцев спустя Нина Владиславовна пережила очередное бурное увлечение директором одного из ведущих московских банков, увенчавшееся замужеством, и Паша был за ненадобностью выброшен на улицу.

Но тут же подобран Тимуром, который взял его к себе сторожем на дачу. Именно на даче Павел познакомился с Варварой Тихоновой, тоже приезжей, из Ростова. Варю Тимур подобрал немногим раньше на панели – она пыталась встроиться в тесные ряды московских проституток. Самолюбивая и самоуверенная провинциалка, желавшая зарабатывать большие деньги на московских тротуарах и искренне убежденная, что с ее красотой все московские мужчины и иностранные туристы будут у ее ног (а там, может, кто и женится, как в кино!), она не учла того обстоятельства, что доступ мужчин – не столько к ногам, сколько к телам московских проституток – происходит через сутенеров и красивая жизнь с высокими заработками достается в основном им. Несколько раз крепко побитая, она была вынуждена подчиниться правилам игры и стала выходить на Тверскую под прочным надзором своих покровителей-повелителей. Историю знакомства Тимура с Варей милицейское дело умалчивало, но, надо полагать, Тимур был ее клиентом… Так или иначе, их пути где-то пересеклись, скорей всего в постели, Варины достоинства были Тимуром оценены, и девушке была предложена работа на даче – не грязная и весьма прилично оплачиваемая.

Обслуживала ли она постельные запросы Тимура – оставалось только гадать, но несколько месяцев спустя после появления на даче Павла они с Варей поженились.

Какие выводы следовало делать из этой истории, Кис не знал. Тот факт, что у Варвары глаза блядские, он и без посторонней помощи заметил, только какой от этого прок? Ну, допустим, трахались они с Тимуром. А то и даже втроем. А дальше-то что? Это никак не отвечает на вопрос, где находятся документы, что за «бомбу» приготовил Тимур, в каком виде и где она находится, а также могли ли юные служители постельных услад приложить к их исчезновению руку… А то и, как знать, к смерти Тимура?

Из открывшейся двери не доносилось ни звука, только повеяло прохладой. И снова воцарилась тишина. Ксюша не знала, сколько прошло времени, когда вдруг ослепительно вспыхнул свет. Он так больно резанул глаза, что она прикрыла их обеими руками.

Ее подхватили с обеих сторон и потащили куда-то. Руки оторвались от лица, и только крепко зажмуренные глаза спасали ее от ядовитого света. Ксюшу довольно грубо уложили на что-то холодное и привязали ее руки к чему-то не менее холодному. Она постепенно размыкала веки, и два черных силуэта прорисовались сквозь ресницы. Двое черных или, вернее, одетых во все черное мужчин склонились над нею!.. Она, не поверив своим глазам, раскрыла их чуть пошире и подняла их повыше, туда, где должны находиться лица, – и обмерла: над ней склонились две чудовищные африканские маски, расписанные по щекам краской!