Звезды-свидетели. Витамин любви - Анна Данилова

…Раздался звонок. Сердце Виктора часто заколотилось, а на лбу выступила испарина. Вот. Все. За ним пришли. Сейчас начнут допрашивать, в каких отношениях он был с Милой… Господи. Мила. Нет, не может быть, что ее больше нет. И что ее тело, холодное и мертвое, сейчас исследует какой-нибудь алкоголик-эксперт. Они все алкоголики, эти судмедэксперты. Да и патологоанатомы тоже. Да и как тут не спиться, когда каждый день сталкиваешься с таким…

Звонок повторился. А он еще не готов к разговору. К допросу. Что он скажет им? В чем признается? Да и признается ли…

– Иду, иду… – ответил он, словно звонившие могли слышать его. – Говорю же, иду, не звоните… Да еще так громко, прямо по нервам…

10

15 февраля 2010 г.

– Вы Виктор Сыров?

– Да, это я, – ответил высокий, миловидный мужчина с каштановыми послушными волосами, испуганно разглядывая Лизу.

– Добрый день, моя фамилия Травина. Я адвокат, которого наняла ваша хорошая знакомая – Елена Александровна Семенова. Мне надо с вами поговорить, Виктор. Думаю, это и в ваших интересах.

– Да-да, проходите, пожалуйста. Чем смогу – помогу. Извините, я не расслышал ваше имя.

– Елизавета Сергеевна Травина, я адвокат…

– Да-да, все понятно. Вот, здесь комната… Хотите чаю?

– Нет, спасибо.

Лиза уверенным шагом вошла в прибранную квартиру Сырова, про себя отмечая, что порядком эти комнаты обязаны, скорее всего, Лене Семеновой, и почему-то сразу почувствовала, что начинает потихоньку ненавидеть этого ухоженного, с неторопливыми, плавными движениями мужчину. С чего бы это? Быть может, на нее повлияло то, что она только что узнала – он предал Лену, бросил ее как раз в тот момент, когда она больше всего нуждалась в поддержке? Или ей не понравился запах в квартире? Смесь застарелого табака, мужского парфюма и невидимой глазу грязи?

Он усадил ее за стол, сам сел напротив в кресло. Получалось, что Лиза оказалась намного выше его. Зачем он это сделал? Чувство вины? Или просто случайность?

– Вы знаете, наверное, что случилось с вашей невестой. Я могу ее так называть? Лена сказала мне, что вы собираетесь пожениться.

– Да, это так, – ответил Сыров, нервным движением поправляя ставший сразу тесным галстук. – Собираемся.

– Я бы хотела поговорить с вами о Лене, тем более что вы для нее, по ее словам, самый близкий человек. Ну, не считая, конечно, сестры. Но вы же понимаете, что мужчина и женщина все равно куда ближе, чем сестры. Хотя Надя, моя одноклассница, тоже довольно много рассказала мне о Миле…

Она нарочно произнесла другое имя, в надежде, что Виктор как-то выдаст себя. Это сработало. Он резко дернул головой, потом замотал ею и посмотрел на Лизу так, словно хотел спросить, показалось ли ему, что она произнесла имя «Мила», или же она на самом деле случайно оговорилась.

Он промолчал, Лиза же поняла, что он просто делает вид, будто не обратил внимания на оговорку. Пусть. Хорошо. Она посмотрит, что будет дальше.

– Виктор, вы, близкий Лене человек, не могли не заметить, как вела себя она в последнее время. Может, сильно нервничала или рассказывала вам, как обстоят дела в школе? Хотя, может, я, конечно, и ошибаюсь, и у вас вообще не было принято делиться проблемами на работе… Словом, расскажите все, что могло бы иметь отношение к тому, что произошло в школе.

– Но я ничего не знаю! Абсолютно! Разве что Лена работает преподавателем физики в старших классах. Это все. Она никогда ничего мне не рассказывала, да я даже не видел, чтобы она проверяла тетрадки или что-нибудь в этом духе. Мы занимались только друг другом. Я часто бывал у нее, она кормила меня, мы мечтали о нашем будущем, о детях. Вы поймите, разве стал бы я соединять свою жизнь с Лениной, если бы не был уверен в том, что она – самая лучшая из женщин, добрая, мягкая, ласковая?! Все, что произошло с ее ученицей, имеет отношение исключительно к этой ученице. Кажется, ее звали Мила? И тот листок, эта ее предсмертная записка, – трагическое стечение обстоятельств, чья-то глупая и страшная по своему цинизму выходка.

– Кто рассказал вам о записке?

– Лена. Она позвонила мне, захлебываясь слезами, рассказала, что ее, быть может, посадят в тюрьму, что это будет роковая ошибка правосудия, поскольку она никого не доводила до самоубийства. И что Мила – одна из многих учениц, с которыми она прекрасно ладила. И что двойка, которую получила Мила, ничего не значила. Таких двоек за ту контрольную или самостоятельную, не знаю уж… Словом, все это ерунда, и Мила, девочка умная и взрослая, вообще не обратила на нее внимания. Эта двойка не пошла в журнал, чему есть доказательства, – на тот день в журнале ни у кого не проставлены оценки.

– Ваша реакция?

– Реакция? Шок! Потом, сообразив что-то, я предположил, что у нее, быть может, есть враги в школе? Реальные, тоже из учителей, которые завидовали, что она в школе на хорошем счету, что она получает, возможно, больше других, ведь у них там специфическая система зарплаты. Знаете, что она мне ответила? Что это – чушь собачья! Что никаких завистников у нее нет и не может быть, в школьном коллективе вполне здоровая обстановка.

– И как вы поступили?

– Знаете, мне стало как-то не по себе. И я смалодушничал, признаюсь, вдруг понял, что не знаю, как себя с ней вести. О чем говорить. И в тот вечер я к ней не приехал…

– У меня нет права осуждать вас, хотя, как женщина, я считаю, что вы не просто смалодушничали, а предали ее… Но, повторяю, это ваши личные отношения. Меня интересует другое. Лена и Мила – что еще могло связывать их, помимо школы?

– Помимо школы? – Он густо покраснел, и Лиза вдруг поняла, что попала в самую точку. Случайно! Иначе откуда эта кровь, которая бросилась ему в лицо? И почему он так разволновался? Нет, конечно, ни на какие признания она не рассчитывала, да и вообще приехала сюда лишь для того, чтобы исключить версию реальной связи личной жизни Милы и личной жизни ее преподавательницы – Елены. И вдруг он сказал, мгновенно побледнев:

– Извините, я снова запамятовал, как вас зовут…

– Елизавета Сергеевна, можно просто Лиза, я не обижусь. Фамилия моя – Травина.

– Послушайте… Мне кажется, что я уже слышал вашу фамилию. Да, точно, от Лены. Она как-то рассказывала мне, что вы вели какой-то громкий процесс… И что вы преуспели в своем деле.

– Виктор, может, не будем обо мне? – холодновато попросила она. – Не время сейчас об этом…

– Вы – Елизавета Травина, и мне кажется, что после того разговора с Леной я даже заглянул в Интернет и поискал там вашу фамилию… И нашел. У вас еще помощница с таким экзотическим русским именем… Варвара, кажется?

– Нет, Глафира.

– Вот! Точно!

– Виктор, не думаете же вы, что я и дальше намерена выслушивать…

– Да подождите вы… – простонал он, хватаясь за голову. И жест этот, к удивлению Лизы, был вовсе не театральный, а какой-то не в меру отчаянный, почти трагический!