Скопин-Шуйский - Наталия Петрова

Между тем войско самозванца, не встречая почти нигде серьезного сопротивления, захватило Борисов, Можайск и Звенигород; самоуверенные поляки уже видели себя хозяевами столицы и выбирали место для лагеря. Первоначально «второлживый Дмитрий» собирался стать в селе Тушино, что на Волоколамской дороге, между реками Москвой и Сходней. Однако частые нападения отрядов царского войска из Москвы заставили его перейти восточнее, к Ростокину, но и здесь воеводы не оставляли поляков в покое, оба войска опять «об Яузу травились»…

Наконец самозванец облюбовал для стоянки село Тайнинское у дороги в Троицкий монастырь. Выбирая северо-восток, он рассчитывал перекрыть дороги, по которым в столицу привозили продовольствие, — как видим, замысел самозванца мало чем отличался от плана Болотникова, также пытавшего «обсесть» дороги вокруг Москвы; вполне возможно, он и был подсказан «царику» кем-то из спасшихся болотниковцев. Но подобно тому как в 1606 году Скопин-Шуйский не дал мятежникам захватить Красное село и оседлать дороги на северо-востоке, не удался этот маневр и в 1608 году: «В Тонинском бысть от московских людей утеснение на дорогах, и начаша многих побивати и з запасы к нему не пропущаху. Он же видя над собою тесноту, поиде ис Тонинсково назад в Тушино»[310].

Поляки вскоре увидели, какую они совершили ошибку, выбрав Тайнинское: теперь не они Москве, а им царское войско отрезало связь с Северской землей. «Думали мы москвитянам гостинцы (дороги) закрыть, а получилось наоборот: немало было поймано на этих гостинцах тех, кто шел к нам из Польши, и купцов, и иных людей», — горевал один из польских наемников[311]. Конечно же в своей тактической ошибке поляки обвинили изменников: это-де они подсказали им неправильное место для лагеря. Найти виноватых оказалось легко, тем более что в войске действительно обнаружилась измена: пушкари забили гвоздями запалы пушек и попытались ночью перебежать в Москву, однако были схвачены и казнены.

Возвращаясь на прежнее место, поляки встретились у Тверской дороги с царским войском, здесь «бывшу бою с ними велик». От Тверской дороги «царик» отошел в Тушино «и начат тут табары строить». Предводители в войске самозванца — в основном поляки — поняли, что наскоком, как они первоначально предполагали, город не взять: и сил маловато, да и решимость москвичей защищать свой город велика. Поэтому сидеть приготовились долго. Тушинский лагерь готовили основательно, с расчетом на «зимование»: ставили срубы, воздвигли хоромы для «царя», устроили рыночную площадь, на которую съезжались купцы с товарами, насыпали валы и возвели укрепления — словом, готовились к длительной осаде.

Жизнь наемника полностью зависит от выплаты ему жалованья. Тушинский вор, как с тех пор стали звать самозванца, обещал заплатить своему войску сполна, как только город будет взят. «Я хочу, чтобы все золото и серебро, сколько бы ни было его у меня, — чтобы все оно было вашим, — обещал он полякам. — Мне же довольно одной славы, которую вы мне принесете»[312]. Так что «царик» под стенами Москвы высиживал славу и престол, а наемники — обещанное им щедрое жалованье.

Так летом 1608 года в России появились два правителя — «царик» Дмитрий и «полуцарь» Василий, две столицы — Москва и Тушино, а со временем — две Думы, и даже два патриарха — в Тушине им станет доставленный сюда под стражей митрополит Филарет — в миру Федор Романов. И «разделилось царство Русское надвое», — записал, скорбя сердцем, летописец. Каждый из царей набирал и свое собственное войско, но вот проблемы с поиском средств для оплаты наемникам, воевавшим в обоих лагерях, стали, похоже, одинаковыми, и ржа измены, уже привычная в эти дни, все настойчивее подтачивала оба лагеря.

Вскоре у «таборского», или «воровского», царя стали появляться перебежчики высокого ранга — князья, бояре и царские воеводы. Впрочем, нередко случалось, что, принеся клятву верности самозванцу в Тушине, изменник, не поладив там с гордыми шляхтичами, на другой день истово каялся и клялся служить верой и правдой царю Василию. Получив царское прощение и вознаграждение, он, забыв стыд и совесть, возвращался в Тушино. Таких ловкачей, снующих между двумя лагерями, москвичи прозвали «перелетами». Бывали случаи, когда члены одной семьи из-за обеденного стола разъезжались к разным царям с тем, чтобы в следующий раз вновь, как ни в чем не бывало, сойтись за общей трапезой.

И вновь, как и во время осады Москвы Болотниковым, подал свой голос патриарх Гермоген. Он неустанно призывал изменников одуматься. «Бывшим братиям нашим, а теперь не знаем, как и назвать вас, — так обращался он к тушинцам. — Потому что дела ваши в наш ум не вмешаются, уши наши никогда прежде о таких делах не слыхали и в летописях мы ничего такого не читывали: кто этому не удивится, кто не восплачет?» В своих грамотах патриарх напоминал изменникам, что их деды и отцы против завоевателей стояли твердо и врагов в Русское государство никогда не допускали: «Остановитесь, вразумитесь и возвратитесь. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: на Бога, создавшего вас, на братьев своих, отечество свое разоряете»[313]. Но Смута, как никем не сеянный в огороде сорняк, вовремя не вырванный из земли, упорно разрасталась и цепко оплетала здоровые побеги, закрывала им свет и губила все живое. И, чтобы выполоть ее из государственного огорода, усилий одного патриарха было недостаточно.

Выбирать воевод для борьбы с самозванцем Василию Шуйскому теперь приходилось осторожно, памятуя о недавней измене в войске на Незнани. Молодой Скопин доказал свою преданность престолу, вовремя раскрыв заговор, и царь решил вновь назначить его командующим войском: «В большом полку бояре князь Михайло Васильевич Шуйской да Иван Никитич Романов»[314]. Новый родственник Скопина, шурин Федор Васильевич Головин, командовал вместе с Иваном Борисовичем Черкасским сторожевым полком. Сам царь встал со своим полком у Ваганькова, «дворовым воеводой» у него был младший брат Иван Шуйский.

Войско под командованием Скопина, получив благословение патриарха Гермогена, в середине июня вышло из Москвы в направлении Тушина. С высоты Воробьевых гор, где до тех пор стояли дозорные, прекрасно просматривался город за Москвой-рекой, и воеводы издалека видели лагерь самозванца. Подошли к Ходынке и над рекой, всего в шести верстах от противника, поставили обоз. Командовал этой частью большого полка третий воевода — князь Василий Литвинов-Мосальский. Основное же войско встало ближе к Москве, у села Хорошева. Сил в тот момент у Василия Шуйского достаточно было для того, чтобы не только отразить нападение на Москву, но и отогнать самозванца к границам, откуда он начал свой поход. В царском войске были стрельцы, казаки «со вогненным боем и с пушками», служилые казанские и мещерские татары, чуваши, марийцы — все приготовились к бою и в любой момент ожидали команды. «Ратные ж люди стояху крепко, ни един с себя оружия никакова не скидоваху, и стражия быша крепкия»[315].