1812 год. Поход в Россию - Карл фон Клаузевиц

XII

Петербург, 28 октября 1812 г.

Ты знаешь, что я прибыл в Петербург, чтобы ехать в Ригу на должность моего несчастного друга Тидемана. Однако перемены, происшедшие там в высшем командовании, заставили меня настойчиво просить об изменении этого назначения. Я довел это до сведения императора, и он обещал дать мне другое назначение, которое я теперь и выжидаю. Мое желание — попасть в корпус Витгенштейна, а затем я перейду в германский легион, который формируется здесь и в списки которого я уже занесен…

Я слышал, что у вас мне устраивают процесс. Единственно, чего я опасаюсь, что из этого, тем или иным способом, выйдут неприятности для тебя и твоих братьев. А в остальном я отношусь к нему довольно равнодушно. Но это опасение огорчает меня, и если я при этом задумываюсь, насколько маловероятно, чтобы нам удалось с тобой в ближайшее время встретиться, то я становлюсь еще более печальным и часто повторяю себе, что когда-нибудь мы получим утешение в том, что Германия будет вспоминать о нас с благодарностью, и на наших могилах будут прославлять наши добрые намерения, которым мы принесли в жертву свое счастье и жизни. В остальном я доволен и чувствую себя хорошо. Если моя работа не всегда складывалась так, как бы этого хотелось, то все же и не так плохо, как меня предупреждали. То же самое надо сказать и об обстановке в целом.

Кто мог ожидать, что в конце 1812 г. дела будут обстоять так хорошо, как это имеет место в действительности? Нужно ли мне еще раз предсказать, как пойдут события дальше? Император Наполеон должен будет отказаться от своего вторжения и отступать 150 миль по разоренным провинциям с уже теперь гибнущей армией. Я не говорю уже о всех вытекающих отсюда последствиях, но если теперь Европа не будет спасена, то это целиком будет зависеть от людей, а не от судьбы. Станем ли мы еще раз свободным и заслуживающим уважения государством в спасенной Европе? Наша судьба никогда не переплеталась так тесно с мировыми событиями, как в настоящий момент. Хорошо будет, когда я смогу уверенно сказать себе: «Я буду убит не иначе, как на немецкой земле». Но если все надежды вновь окажутся разрушенными и Европа полностью погибнет, то я рассчитываю найти с немецким легионом убежище в Англии.

XIII

Петербург, 31 октября 1812 г.

Вчера я получил новое назначение — я направляюсь в корпус Витгенштейна и рассчитываю завтра выехать туда. Так как я останусь, вероятно, в этом корпусе до весны, когда выступит германский легион, то теперь знаешь, где меня в будущем разыскивать. В настоящее время этот корпус находится между Днепром и Двиной в тылу главной французской армии. Если последний будет продолжать отступать, то этот корпус сыграет немаловажную роль. Я пробыл в Петербурге три недели, но не завязал ни одного знакомства, так как все время ожидал, что через день или два придется выехать…

Гнейзенау все еще в Англии, и я встречусь с ним, вероятно, уже на немецкой земле. С. здоров и просит передать сердечный привет тебе и твоей матери. Гр. Ливен в Англии. Шесть твоих писем пропало. Членам нашего королевского дома я свидетельствую свою преданность и благодарность, если они еще благожелательно вспоминают обо мне.

XIV

Близ Борисова на Березине, 17 ноября 1812 г.

Вот уже 10–12 дней, как я вновь нахожусь в районе боевых действий, а именно — армии Витгенштейна, куда я попал как раз в тот момент, когда должен был развязаться один из решительных узлов, которые вообще когда-либо развязывались. Катастрофа уже прошла. Она могла бы иметь и более решительный характер, однако в целом мы можем быть довольны всей кампанией, которая закончится, самое позднее, через четыре недели. Я чувствую себя хорошо и очень доволен своим теперешним начальством. Оно почти столь же благосклонно и любезно, как мой несравненный друг Шарнгорст. Но какие сцены мне пришлось видеть здесь. Если бы мои чувства уже не заполнились, или, вернее, не притупились, я не мог бы прийти в себя от содрогания и ужаса и еще многие годы не смогу изложить их в моем письме, но когда мы вновь увидимся, я должен буду дать тебе возможность заглянуть в эту кровавую страницу истории… Когда закончится эта кампания, мое желание — перейти в распоряжение германского легиона, в списки которого я уже занесен с разрешения императора. Моя высшая потребность вновь служить в немецкой части, где я могу развернуть все свои способности, что в моем возрасте представляется чрезвычайно желательным. Германский легион стоит сейчас в Финляндии, предполагается, что Англия возьмет его на свое содержание и что весной он будет использован для войны в Германии; этим исполнятся все мои желания. Если война закончится в Северной Германии, то я надеюсь, что ты проделаешь искусное путешествие, чтобы мы могли раньше встретиться; если же война не перенесется в Северную Германию, то неизвестно, когда нам удастся увидеться.

Как там дела? Мне говорили, что нас собираются засудить. Кто видел здесь те сцены горя и нужды, в которых повинны и немецкие правительства, у тех гордость не будет сломлена вынесенным им осуждением. Тем не менее я охотно вернусь на родину и почувствую себя радостно только в вашем дружеском кругу. Это изгнание ужасно, ничто не могло бы компенсировать меня за него. На чужбине мне не дожить до старости.

… Европа спасена, но тем не менее я дрожу за ее судьбу в ближайшее десятилетие. Я боюсь, что оба немецких государя, в руках которых находится возможность в течение одного года успокоить Европу, не сумеют принять никакого решения, и Европа еще 10 лет будет обливаться кровью. О моих братьях я не имею никаких известий, так же как и они, наверное, обо мне, поэтому напиши моей свояченице. Ну, будь здорова, Мария. Господь пошлет нам скоро свидеться. Я пишу тебе между трупами и умирающими, среди дымящихся развалин, и тысячи людей, похожих на привидения, проходят мимо, кричат, плачут и напрасно молят о куске хлеба. Да поможет небо, чтобы эта сцена скоро изменилась.

Передай всем друзьям тысячекратный сердечный привет. Я разумею под этим решительно всех, так как в этот момент мое сердце так полно человеческим горем, что я не знаю больше никакого различия в рангах.

XV

Тауроген, 18 декабря 1812 г.

Я пишу тебе, дорогая Мария, под чарующим впечатлением этого местечка, где девять месяцев тому назад я впервые вступил в Россию и где теперь нахожусь в прусской главной квартире. Обстоятельства, приведшие меня сюда, ты легко поймешь из известий, которые дойдут до вас. Я встретил своих братьев здоровыми телом и духом, оцененными и уважаемыми, увешанными орденами (однако не французскими) и пережил сегодня с ними несказанно хороший день свиданий. Завтра судьба нас вновь разделит, но теперь, по крайней мере, мы не будем стоять друг против друга. Если государь пожелает, это никогда не повторится. Я пережил четыре дня в ужасающих заботах. Мы отрезали генерала Йорка и каждый день были готовы сразиться с ним. Я совершенно здоров и нахожусь при армии Витгенштейна. Через один или два месяца я предполагаю перейти в германский легион, который насчитывает уже 4000 человек. Мне говорили, что Гнейзенау возвращается и в этом случае выступит, вероятно, во главе легиона. Вот я буду счастлив! Сейчас я не могу больше писать, так как время идет слишком быстро. В ближайшем будущем надеюсь быть в Кенигсберге.