Птица над городом, или Две недели из жизни оборотня - Елена Клещенко

— С каких это пор я твоя жена? — все-таки поинтересовалась я, когда мы сели на свободные места.

— С седьмого января прошлого года, — мгновенно ответил он. — Положи мне голову вот сюда. Пожалуйста.

— Мама-мама-мама!

Машка повисла на мне. Таисия Павловна выслушала мои бестолковые оправдания (похоже, она действительно подумала про меня нехорошо, но кошки редко говорят открыто о подобных вещах), деликатно отвергла доплату за три часа и ушла.

Они даже сделали мне макароны с мясом! И Машка сама крутила ручку мясорубки. Есть мне не хотелось, но отказаться было невозможно. А потом я наконец-то смогла лечь. Медвежьих шкур у нас не водится, но простой диван — тоже неплохо. Спина разламывалась.

— Мамочка, что еще для тебя сделать? — спросила дочь. — Хочешь, я тебе чая принесу с бутербродами?

Ага, бутерброды после макарон — самое оно. А если бы сегодня что-нибудь пошло не так, и они бы сейчас еще ждали меня, и няня с мамой врали Машке и укладывали ее спать, а потом снова ждали… или уже не ждали, а знали наверняка, что я не приду… Я чуть не заплакала. Потом вспомнила Настю с ее матерью — и велела себе перестать угрызаться. Все было правильно, и нефиг совести меня пилить.

— Мама-мама-мама, — сказала Машка, усаживаясь мне на то место, где спина перестает так называться. — Давай поиграем? Я буду маленькая устрица, а ты — моя мать кустурица.

Кустурица так кустурица. Лишь бы не Никита Михалков.

Когда устрица перестала хлопать створками и уснула, я все-таки включила компьютер.

Импозиция, импозиция… Товарищ оборотень в погонах наврал: в словарях этого слова не было. Зато английское imposition нашлось сразу же. Наложение.

Это в каком же, простите, смысле? Я тупо уставилась на мелькающие баннеры.

Думай не думай, второго смысла не придумаешь. «Готовьте наложение», сказал Антон, нормал с физиономией хорька, который перед этим хвастался мне, что может стать кем захочет. «Кому будем делать?» — спросил Никонов, а тот ответил: «Мне». Никонов стал возражать, хозяин настоял на своем.

Отнять у оборотня дар и передать другому человеку. Сделать нормала способным оборачиваться. Вроде пересадки донорского органа, полученного криминальным путем… Бред, не бывает? Судя по реакции Валерки — очень даже бывает. И вороны-охранники, ненормальные угрюмые птицы. Собственно, один из классических признаков ненормальности — когда индивиду неуютно в собственном теле. Когда оно чужое, не по нему скроено.

Мне тоже стало неуютно. Я соскочила с кресла, прошлась туда-сюда, потом обернулась. Спокойно обернулась, без проблем. Хотела вылететь в форточку, сделать пару кругов над домами — в небе мне всегда думается лучше. Но вспомнила, что обещала Ли никуда сегодня не летать, и просто уселась на спинку кресла. Мой Облик со мной, это главное.

Но если так, тогда… тогда дело-то страшненькое. Гораздо страшнее, чем тебе, голубушка, представлялось до сих пор. Это тебе очень, очень повезло, что ты оттуда выбралась!

Стало быть, настоящие клиенты Антона — вовсе не выдвиженцы и не обманутая оборотневая молодь. Не те, кто избавляется от Облика, а те, кто его приобретает. И это люди куда как посерьезнее, чем у Татьяны Жаровой. Не фрики с безумными амбициями, не скучающие девицы и дамы, а люди, способные извлечь конкретную пользу из умения обернуться птицей или волком. Равные возможности, значит, Антон Михайлович… борьба, значит, с элитарностью… Вот кто тебе, сволочь ты такая, оплатил проникновение в нашу «группу избранных»!

Не хочу сказать, что оборотни вовсе не замечены в связях с криминалом. На то и нужны Валерка и его коллеги, чтобы противостоять этой пакости. Но до сих пор криминал покупал самих оборотней, а не отдельно дар. А дар наш в преступном мире должен стоить дорого. Что там птица или волк, возьмем, например, квартирные кражи — представляете, какие ослепительные перспективы открываются в этой области простой кошке! Никаких денег не пожалеешь. Заметим, что кошек и среди выдвиженцев, и среди поздних больше всех, даже больше собак. Близкий к человеку вид.

Кошки и квартирные кражи… Постойте-постойте!

Минут пятнадцать я рылась в архиве новостей на любимом сервере, отыскивая сообщения с прошлого понедельника и ранее в разделах «курьезы» и «криминал». Ага!

«Вор застрял в трубе. Пять часов потребовалось работникам службы МЧС, чтобы извлечь из вентиляционного хода нигде не работающего москвича Алексея Г. Судя по всему, он пытался проникнуть с целью ограбления в трехкомнатную квартиру панельного дома в Измайлово. Хозяева квартиры, напуганные странными звуками, сами вызвали спасателей… При пострадавшем обнаружен набор отмычек. Выяснить, как он туда попал, пока не удается: сам Алексей находится в глубоком шоке, у него сломаны берцовая кость и несколько ребер, к тому же его психическое состояние врачи признали нестабильным…»

И тут же пара десятков комментов, от «аффтар жжот» и «что за хня» до «так им всем и надо, пускай сдохнут» и «как не стыдно желать человеку зла, он свой хлеб добывал».

Очень интересно, даже весьма! Я перебросила ссылку на новость Валерке. Спать мне сразу расхотелось. Но ненадолго. Все-таки намоталась я сегодня здорово. И мало ли, чем черт не шутит, вдруг Валерка все-таки позвонит. Надо быть в форме. То есть в штатском, но наготове.

В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом…

Русская народная сказка.

К половине девятого солнце поднялось высоко, но в институтском дворе-колодце все еще лежала тень. Я порадовалась, что надела свитер. Не хватало еще дрожать в присутствии подполковника Бурцева, Геннадия Ивановича.

Бурцев держался индифферентно и официально — наверное, все еще сердился за инцидент на квартире Ламберта. Я не рискнула спрашивать его, как там Пашечка. Тем более, я уже не была уверена, что это приличный вопрос. Вчера вечером я все-таки задала его Летчику Ли — и он, ссылаясь на Валерку и его секретные тайны, клятвенно пообещал рассказать позже. Но при этом — случай беспримерный! — потупил глаза и зарделся…

А без меня они все-таки не обошлись. Калитка в металлических воротах, ведущая во внутренний двор, оказалась закрыта на кодовый замок. Чем общаться по этому поводу с институтским начальством, моим драгоценным товарищам по оружию проще временно забыть, как зарекались когда-либо иметь дело, и набрать мой номер.

Ладно, будем считать, что я тоже забыла. И уж конечно, рядом с подполковником я буду тише воды и ниже травы.

Во дворе лежало несколько сосудов Дьюара, похожих на металлические клизмы слоновьего калибра. Прямо на асфальте одиноко ржавело еще что-то железное — то ли мотор, то ли насос, тут же стоял самодельный сарай из рифленого металла — вроде гаража-«ракушки» для КамАЗа, за ним дожидались своего часа списанные шкафы и тумбочки. У дверей, ведущих в корпуса, были поставлены разнокалиберные стулья с фанерками вместо сидений, несомненно, для перекуров. А еще здесь росли три облезлых тополя, один из которых я видела из окна Антонова кабинета. Я прикинула, какой скудный световой паек им достается, и в очередной раз удивилась живучести московских тополей.