Седая оловянная печаль - Глен Кук

Мне нечего было сказать на это. Я посмотрел на Рока, суетящегося вокруг Дженнифер, на Дженнифер, все больше приходившую в себя, и старался не думать о словах Морли.

Такое случается – иногда тебе просто не хочется верить, все твое существо восстает против доводов рассудка.

Пришел Кид с кухаркой, она не переставая ворчала, что ее отрывают от дел.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Морли. – Гаррет?

Я знал, что должен сделать. Мне ужасно не хотелось это делать, но у Гаррета сильная воля. Я взглянул на Дженнифер и укрепился в своей решимости.

– Снэйк Брэдон был замечательным живописцем, но никому не показывал своих работ. Хотя скрывать их – непростительный грех. Он выразил все, что чувствовали наши солдаты в Кантарде. Он рисовал и людей, но видел их не совсем в обычном свете. Вот один из его портретов. Мне удалось спасти его из горящей конюшни. Мы считаем, что это ключ к разгадке. Я хочу, чтобы вы все посмотрели на него и высказали свое мнение.

Морли поднес лампу поближе, а я поднял картину.

Будь я проклят, если не слышал, как пискнула Дженнифер, не видел, как она побледнела. И кухарка, не соблаговолившая сесть, тяжело опустилась прямо на пол.

– Производит впечатление, однако, – заметил я.

Доктор Рок смотрел на блондинку тем же взглядом, что был у Морли прошлой ночью.

– Уберите его, – отшатнувшись, взмолился он.

Я убрал портрет, и Рок заговорил:

– Художник мог видеть не только наш мир. Он видел мир иной.

– Теперь он на него наглядится вдоволь: позапрошлой ночью Брэдона убили. Доктор отмахнулся от меня.

– Вы видите лицо на заднем плане картины? – спросил Морли.

– Уж, наверное, лучше, чем человек с ненатренированным глазом. По этой картине можно прочесть всю повесть. Страшную повесть.

– Да? И какую?

– Кто эта женщина?

– Ответа на этот вопрос я добиваюсь с первого дня. Но никто, кроме меня, не видит ее. Более того, они уверяют, что ее и вовсе не существует.

– Она существует. Странно, что именно вы оказались столь восприимчивы… Нет, все правильно. Порой они привязываются к кому-нибудь постороннему, беспристрастному.

– Ну?

– Я ошибся, Гаррет, – сказал Морли. – Она не убийца. Она призрак, и ей не нужны потайные ходы.

– Морли! Ты прекрасно знаешь – она не призрак. Я ведь рассказал тебе… – Я смутился не зря. Вокруг куча народу, не мог же я во всеуслышание признаться, что закрутил роман с привидением.

Но неужели сам я настолько глуп, что поверил Року?

– Она призрак, – согласился доктор. – Несомненно. Картина объясняет все. Убийство было лишь концом, вершиной злодеяний и предательств столь подлых, что жертва не нашла покоя и в могиле.

Ага.

– Стэнтнор убил ее, свою первую жену, от которой ему приспичило отделаться. Все думали, что он откупился и услал ее, но на самом деле это было убийство. Может быть, тело до сих пор в подвале.

– Нет.

– Нет?

Кухарка поднялась с пола.

– Это миссис Элеонора, Гаррет.

– Мать Дженнифер?

– Да. – Она подошла к столу, взяла картину, вгляделась в нее. Я не сомневался, что она видела все, в том числе и ускользнувшее от нас с Морли, читала это творение Снэйка Брэдона как открытую книгу. – Да, он сделал это собственными руками и прожил во лжи все эти годы, не смея сознаться. Неумеха-лекарь не убивал ее. Элеонору прикончил этот мерзкий недоумок, гореть бы ему в адском пламени!

– Тысяча чертей! Минуточку, погодите минуточку…

– Все ясно, мистер Гаррет, – сказал Рок. – Безумец подверг ее пыткам, а потом убил.

– Но почему, зачем? – жалобно вопрошал я.

Не знаю, как остальные, а я только больше запутался. Я не мог сбросить со счетов прошлую ночь. Это было не привидение… или самое теплое, резвое, самое телесное привидение на свете.

– Доктор, я срочно должен переговорить с вами. Наедине.

Мы вышли в коридор, и я поведал о своем решающем свидании с Элеонорой. Рок снова погрузился в раздумье, мне показалось, прошло не меньше недели, наконец он заговорил:

– Начинаю понимать. А дочка, Дженнифер? Вы спали с ней?

Черт возьми, говорят, исповедь облегчает душу.

– Да. Но, как бы это выразиться… Она сама предложила. – Хватит извиняться, Гаррет.

Доктор усмехнулся. Не похотливо, нет – это была торжествующая улыбка.

– Все сходится. Старый генерал, ваш наниматель, чью жизнь она медленно высасывает, направляя его по прямой дорожке в ад, сегодня утром обессилел вконец. Ей это понадобилось, чтобы принять оболочку живой женщины и переспать с вами. Но потом ее собственная дочь заманила вас, ее избранника, в постель. Это ранило Элеонору, огорчило ее, и та, что покусилась на вас, была наказана. – Рок опять задумался.

– Безумие какое-то.

– Примите во внимание, здесь все ненормальные – и живые, и мертвые.

– Ну да. Но от этого не легче.

– Пойдемте поговорим со старухой-троллем. Прежде чем что-то предпринимать, надо узнать все обстоятельства гибели Элеоноры. С этим призраком нелегко будет справиться.

Мы вернулись в контору, и Рок обратился к кухарке:

– Зачем генерал Стэнтнор совершил это преступление? Насколько я понял из слов Гаррета, его жена была запуганным, кротким созданием и почти не имела собственной воли. Надо было сильно постараться, чтобы довести ее до нынешнего состояния.

– Я не желаю сплетничать…

– Не запирайтесь! – прикрикнул я. – Генерал разоблачен. Он убил Элеонору, и, наверное, зверски убил. Теперь настал час расплаты, но меня волнует не это, мне нравится идея возмездия, божественной кары и тому подобное. Но она взялась за Дженнифер, а это уже нехорошо. Кончайте кочевряжиться и выкладывайте все как есть.

Кухарка посмотрела на Дженнифер. Девушка еще не совсем оправилась.

– Я намекала, да до тебя доходит как до верблюда. Генерал… Я говорила уже, он поклонялся миссис Элеоноре, мало сказать, он был одержим ею. Но это не мешало ему волочиться за каждой юбкой, любую шлюху увидит – и не успокоится, пока не уложит ее на спину. Он даже не делал секрета из своих похождений. И миссис Элеонора – при ее-то наивности в конце концов обо всем догадалась. Не знаю, любила ли она генерала, она никогда об этом не говорила и виду не показывала. Но, так или иначе, она стала его женой, и деваться ей было некуда: родители умерли, а король жаждал ее крови. Страдала она ужасно; наверное, будь она погрубее, попроще, она смогла бы закрыть глаза на его поведение. Но такая, какой она была, она страдала сильнее, чем страдают обычно обманутые жены. И вот в один прекрасный день Элеонора заявила муженьку, что или ты, мол, исправляешься, или, как говорится, что позволено гусаку, то позволено и гусыне. Девочка в жизни не осмелилась бы на такое, проживи она хоть миллион лет. Смирная она была, дерзости не было ни на грош. Но разве он что соображал своей дурьей башкой? Он думал, что все скроены по его образцу. Он избил ее до полусмерти и убил бы совсем, не стань я между ними. И с тех пор он не унимался. Бедное дитя, и всего-то разочек отважилась она восстать против своего повелителя.