Трижды пестрый кот мяукнул - Алан Брэдли

– Когда я покидала Торнфильд-Чейз, я увидела, что в доме через дорогу дернулась занавеска. Теперь я знаю, что это была Карла, навещавшая свою тетушку Луизу, она же Лилиан Тренч.

Я не смогла удержаться от этого «она же».

Инспектор Хьюитт ничего не сказал, но сделал запись в блокноте.

Я рассказала о своей поездке в Лондон и посещении издательства «Ланселот Гэт», о визите в газетные архивы в Колиндейле; бесстрашно поведала, как обыскала квартиру Луизы на Крэнвелл-Гарденс (правда, заявила, что дверь оказалась незаперта). В интересах правды я даже рассказала ему о встрече с бывшим бойскаутом Джеймсом Марлоу.

Разумеется, о Милдред Баннерман я умолчала.

Есть в этом мире что-то святое.

Во время моего выступления его ручка непрерывно скользила по бумаге.

– Вы захотите поделиться этой информацией с инспектором Кавендишем из полицейского участка в Сомерсете. – Я положила перед ним негативы и фотографии, сделанные Джеймсом в тот ужасный день на Стип-Холме, когда он наткнулся на останки покойного Уолтера Гловера.

Секунду меня мучила совесть, оттого что я выдала беднягу Джеймса, но у полиции были годы, чтобы его допросить. Не моя вина, что они плохо сделали свою работу.

Пока инспектор Хьюитт рассматривал снимки, висело тяжелое молчание. Я захватила их, чтобы шокировать Луизу, если она надумает опровергнуть мои умозаключения.

– Думаю, да, – наконец сказал он, откладывая их в сторону. А потом ловушка захлопнулась. – Как ты связала Луизу Конгрив с Лилиан Тренч?

Этого вопроса я опасалась.

– Это произошло не сразу, – ответила я. – Но все началось с Томаса Мора.

Инспектор Хьюитт непонимающе уставился на меня.

– Кота, – объяснила я. – Кот в доме Лилиан Тренч был тот же самый, которого я видела в спальне Роджера Сэмбриджа.

– Ага, – сказал инспектор Хьюитт, и его ручка «Биро» начала порхать с дикой скоростью. – Объясни, пожалуйста.

– Это кот из ее дома, а не из его.

– Ага, – снова сказал инспектор. – Как ты узнала?

Он что, смеется надо мной? Не пойму.

– Коты не мяукают под дверями незнакомцев, – сказала я. – А этот мяукал у нее.

– Пожалуйста, продолжай.

– Ладно. Очевидно, что кто-то из дома мисс Тренч был в Торнфильд-Чейзе в тот день, когда погиб мистер Сэмбридж. По крайней мере, была такая вероятность. Кот вошел вместе с этим человеком и был заперт, когда гость ушел.

– Не очень убедительно, – сказал инспектор Хьюитт.

– Нет, – согласилась я, – но, как я уже сказала, это только начало.

– Умоляю, продолжай, – сказал он. «Опять шутит? Не пойму».

– Когда я увидела Хилари Инчболда в доме Лилиан Тренч, ой, простите, я имела в виду Луизы Конгрив, я сразу же поняла, что этот кот принадлежит ему. По поведению кота.

– Ты хочешь сказать, что Хилари Инчболд и его кот жили у мисс Конгрив?

– Да. Во всяком случае, какое-то время. Подозреваю, он снял комнату в «Тринадцати селезнях» просто для прикрытия.

– Гм-м-м, – протянул инспектор, но это было согласное «гм-м-м», а вовсе не снисходительное.

– Луиза была ему как мать, – говорила я. – Она поддерживала его, когда отец издевался над ним. Я начала подозревать, что Лилиан Тренч на самом деле Луиза Конгрив…

– Постой, – перебил меня инспектор Хьюитт, делая торопливые заметки. Неужели он не знал? Теперь уж не выяснить.

Закончив писать, инспектор кивнул, и я продолжила:

– Что ж, если Оливер Инчболд мог исчезнуть, что мешало ей сделать то же самое? Она оказала ему любезность, «опознав» тело, а теперь пришел ее черед. По сравнению с тем, чтобы помочь всемирно известному писателю испариться, устроить несчастный случай в Средиземном море – чепуха.

– И они вдвоем могли теперь жить счастливо в Стоу-Понтефракте, – договорил инспектор Хьюитт.

– Именно! Он отрастил бороду и стал резчиком по дереву, специализировался на евангельских сюжетах, а она…

– Ведьмой, – подхватил инспектор Хьюитт.

Я обхватила себя руками. Не смогла удержаться.

На секунду мы стали партнерами, инспектор и я, и это так греет душу! И на секунду мне захотелось поделиться с ним всем, что я знаю, и неважно, как он этим воспользуется.

– Сначала все шло гладко, – рассказывала я. – Но потом что-то произошло. Скорее всего, прошлым летом.

– Почему именно прошлым летом? – поинтересовался инспектор Хьюитт с легкой улыбкой.

– Потому что именно тогда он внезапно начал захаживать в «Гуся и подвязку» в Ист-Финчинге. Официантка Рози сказала, что он был «угрюмым».

– Есть предположения почему?

– Ну, я подозреваю, что дело было в Хилари Инчболде. Как я уже говорила, Луиза была ему как мать, защищала его. Наверняка они с Оливером поссорились.

– Наверняка? – инспектор бросил на меня резкий взгляд.

– Наверное, – исправилась я. – Прошу прощения.

Проклятье! Я чересчур самонадеянна. Надо скромно привлекать внимание к моим дедуктивным талантам.

– Как я это вижу, – продолжила я, – в день гибели Оливера Инчболда Луиза отправилась в Лондон, может быть, за какими-то бумагами, поскольку ее квартира оказалась пустой. Была ли она в курсе перед отъездом, что он умер? Не знаю. Она сказала, что видела, как я покидала Торнфильд-Чейз, но, может быть, меня видела Карла. Я думаю, она оставила Карлу одну в доме, и та решила сходить в Торнфильд-Чейз – извиниться за вандализм в церкви и забрать у Оливера подписанный экземпляр «Лошадкиного домика». Обнаружила его в устройстве, с помощью которого он облегчал боли от артрита. Он попросил ее спеть, может, чтобы успокоить ее.

Но когда Карла запела, Инчболд посмеялся над ней. Смеялся так сильно, что в устройстве что-то соскочило. Он оказался в ловушке. Не мог дотянуться до защелки. Умолял ее освободить его. Но Оливер Инчболд над ней посмеялся. Карла развернулась и вышла, и ей было все равно, что он может умереть.

– Успокойся, – сказал инспектор.

Я не осознавала, что впиваюсь ногтями в ладони с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев.

– Это убийство? – спросила я. – Карлу обвинят в убийстве?

– Не могу сказать, – ответил инспектор Хьюитт.

– Не можете или не скажете? – уточнила я.

Я не смогла скрыть пренебрежение.

– Послушай, Флавия, – сказал он. – Мы оба связаны одними и теми же великими правилами. Закон требует, чтобы ты рассказала мне все, что знаешь, и одновременно велит, чтобы я ничего тебе не говорил.

– Это нечестно, – ответила я, пытаясь не поджимать губы.

– Разумеется, это нечестно, – согласился инспектор Хьюитт. – Но никто и не обещал честности. Нужно помнить, что некоторые вещи в жизни, самые великие вещи, бывают абсолютно нечестными.