Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Во ен бача, што беда, як припустив каня да и схавався у кузню к Кузьме и Демьяну за двенадцать дверей. Змеиха прилятела да и кажа Кузьме и Демьяну: «Аддайтя мини Ивана Попялова!» А яны кажуть: «Пралижи языком двенадцать дверей да и бери!» Змеиха зачала лизать двери; а яны разагрели железные щипцы, и як только яна прасунула язык у кузню — яны ухватили яе за язык и начали бить малатами. Убивши змеиху, спалили и попял па ветру рассыпали, а сами паехали дамов..»[387]Однако чаще всего в сказках подобного типа речь идет не об убийстве, а о перековке змеихи. В белорусской сказке про Удовина сына змеиху Кузьма-Демьян и Михаил-архангел перековывают ее из свиньи в кобылу: «А свякров ета хвацилася, што нявесток уже нема на свеци, скидаетца сама свиньней, и ляциць за им у догоню. И што з роту у яе огонь пышець, а у ноздры искры сыпюць, а в вуши дым идзець. (…) Зирнув Удовин сын у подзорную трубу, а яна перябегла уже чацьвертое царство — бяжиць за им. А у семым царсцьви стоиць кузьня на дванатцаць верст. И в етой кузньци куець Кузьма-Дземян, Михайло-арханж, судзьдзя правядный, и дванатцаць молотобойцов. И ета кузьня зялезная уся и на дванатцаць дзвярей. Ен подъежжаець под ету кузьню и гукаець: «Ах, Кузьма-Дземьян и Михайло-арханiй, судзьдзя правядный! Порятуй мяне, Удовинаго сына!»» По просьбе героя божьи ковали открыли ему двенадцать дверей кузницы, он вскочил туда с конем, однако змеиха с четвертого раза пролизала это препятствие. «Яны ей як уплялися етыми клящами за язык, горячими, як узяли биць у дванатцаць молотов, куваць яе, — збили яе из свиньни да на кобылу. «Ну, садзись, Удовин сын, на яе и объедзь кругом кузьни три разы, покуль згориць посконей куль!»» Когда герою это с первой попытки не удалось, кузнецы начали ковать змеиху в 12 молотов шесть часов без перерыва. «Тоды и каець Кузьма-Дземян: «Ну-тка, Удовин сын, сядзь, объедзь кругом кузьни три разы покульт нитка кужалевная перягориць!» Удовин сын на яе — нитки половина не згорела, а ен чатыри разы обляцев»[388]. В другой белорусской сказке — «Иван сучкин сын-золотые пуговицы» — перековывающий змеиху кузнец уже безымянен: «А тут змея приляцела, и кричиць на коваля: «подай мне Сучкиныго сына! А коли не подаси, я й цябе зьем, и яго!» А коваль кажець: «пролижи двери, ды высунь сюды язык: я посаджу яго тябе на язык!..» Змея як лизнула раз, другей, третьций, — так двери и пролизала. Тольки яна высунула язык скрозь двери, а коваль узяв свое обцуги — ды за язык! Схвацив и дзяржиць. А другiе за молотки, ды давай змею биць по голови. Прибили трошку, тоды узяли и укинули у горень, ды й давай у два мяхи дуць. Як тольку змея разгорелась, положили яе на кувадло и стали узнов куваць. Узяв тут и Сучкин сын молот у пяцьдзесят пудов. Кували яны, кували и вышов из яе конь. Коваль и говориць: «ну, Сучкин сын-зылотэя пуговицы! На табе жменьку лену, садзись на гетаго кыня, запали лен и едзь кругом света. Коли объедзеш, покуль лен згориць, дык поезжай з Богом, а не объедзешь — дык назад ко мне ворочайся!» Сев Сучкин сын на коня, запалив жменьку лену и поехыв кругом света»[389]. Первая попытка оказалась неудачной, однако после дополнительной перековки со второй попытки Иван Сучкин Сын действительно объезжает на матери змеев весь свет.

В русской сказке про Ивана Быковича кузнец также не назван по имени: «Нагоняет их баба Егабиха в ступе, подпирается пестом. На дороге стоит железна кузница, Иван Быкович поднял у железной кузницы угол и заехали все с конями. Пригнала баба Егабиха, говорит кузнецу: «Вот, кузнец, отдай Ивана Быковича, посади на язык — сглону». Кузнец и говорит: «Я посажу на язык, ты, Егабиха, обскочи кругом эту кузницу, пролижи двери железны языком, посажу на язык». Егабиха обскочила кузницу, пролизала двери, кузнец схватил ей за язык клещами, а Иван Быкович выскочил и зачал ей железными прутьями дуть. Дул-дул-дул, продул кожу и высунул прутья за кожу. Егабиха ему замолилась: «Иван Быкович, впредь таковой не буду, ради бога меня до смерти не застегай». Иван Быкович обернул Егабиху кобылой, сел и погнал. Гонял-гонял-гонял, кобыла вспотела, упарил»[390]. В сказке о Запечном Искре спасителем героя выступают уже двенадцать кузнецов:

«— Нет, — сказала (невесткам. — М. С.) Баба-яга, — этим вы его не поймаете, а я его вот как поймаю: выйду на дорогу, раскрою рот — одна губа по земле, другая губа под поднебесью, — тогда он от меня не уйдет.

(…)

Но вот Баба-яга снова его нагоняет. Запечный Искр схватил поленницу дров и бросил в рот Бабе-яге. Пока она проглатывала да выбрасывала изо рта дрова, Искр подскакал к кузнице, в которой было двенадцать кузнецов, и сказал:

— Кузнецы, спасите меня от Бабы-яги.

Кузнецы заперли Искра в кузнице, потом накалили двенадцать щипцов. Прилетела Баба-яга, сглотила коня и стала требовать от кузнецов Запечного Искра. Кузнецы сказали:

— Пролижи языком дверь, тогда мы тебе выдадим Искра.

Баба-яга стала лизать, и дверей скоро не стало. Тогда кузнецы схватили ее за язык двенадцатью раскаленными щипцами, а Запечному Искру дали молот и заставили им бить Бабу-ягу по языку, а сами стали приговаривать:

— Будь кобылицей.

Через некоторое время Баба-яга обратилась в кобылицу. Кузнецы посадили на нее Запечного Искра и велели ему проехать вокруг кузницы. Искр проехал. Кузнецы сказали:

— Нет, она еще не настоящая кобылица, в ней дурь есть, — и снова стали держать ее за язык раскаленными щипцами, а Искра заставили по языку молотом бить, причем приговаривали: — Будь кобылицей.

Били, били и заставили опять Искра проехать на кобылице кругом кузницы. На этот раз уж остались довольны и отправили Искра Запечного в дорогу на этой кобылице»[391].

Данный миф отразился не только в сказках, но и в широко распространенной на Руси поговорке «Бог не выдаст — свинья не съест». Хоть ее достаточно часто используют, однако мало кто обращает внимание на то, что эта поговорка самым парадоксальным образом ставит в один ряд две, казалось бы, абсолютно несопоставимые величины — Бога и свинью. Этот парадокс разрешается лишь при обращении к только что рассмотренному сказочному сюжету. Однако что символизировали собой главные персонажи данного сюжета, и какое значение он имел для создавших его наших далеких предков? Чтобы лучше разобраться в этих непростых вопросах, нам придется обратиться не только к отечественной традиции, но и к родственным сюжетам и образам других индоевропейских народов. Большинство ключевых моментов рассмотренного нами славянского змееборческого мифа в качестве отдельных, не связанных друг с другом элементов встречаются в священных сказаниях индийцев и иранцев. Авторы Ригведы в своих гимнах бессчетное количество раз обращались к одному из главных мифов своей эпохи об убийстве богом Индрой чудовищного змея Вритры и освобождении скованных последним рек. Однако в одном гимне упоминается и Дану, мать змея: