Остров Сахалин - Эдуард Веркин

В этот раз кидальщик попался паршивый, не попал в горло, не попал в глаз – в плечо. В мышцу, прошло насквозь, кость не задело, я вскочил на ноги и заорал, ну, чтобы пулеметы на той стороне заработали. Но стрелять не стали. На автомобильном мосту зазвонили в колокол. Полдень, значит, сейчас станут лить воду. Все ханы вокруг вскочили, возникла суета и свалка, хорош замысел – прикончить нас сейчас, под шумок. Толпа сдвинулась за водой, обтекая нас и все сжимая и сжимая вокруг свободное пространство. Я выдернул из плеча спицу, подтащил Ерша к себе поближе и стал ждать, знал, что сейчас они нападут.

Толпа вздохнула – с моста полилась вода, кто-то кинулся мне в ноги, и тут же подсекли сзади, наверное цепью, ударили под колени. Я подсел, и они навалились, верещащий хан вцепился в лицо когтями и рванул, раздирая кожу. Я растянулся на спине, и на мне тут же оказались пять ханов. Двое из них неплохо кусались – есть у них, у ханов, такое мастерство, кусательное. Вроде как боевое искусство. Подпиливают себе зубы и ловко вцепляются в горло, в артерии, на человеке много мест, уязвимых для умелого укуса. Поэтому, когда на меня накинулись эти «бойцы», я прижал подбородок к груди, втянул голову в плечи, сжался по возможности, так что пришлось жрать меня за мясо.

Это было больно и опасно, могло случиться заражение – у кусателей грязные, гнилые зубы. Однако сейчас они не могли сильно повредить. Напротив, в чем-то они были полезны – мешали тем, кто посильнее, кто собирался свернуть мне шею и раздавить коленями ребра. Изловчившись, я сумел пнуть одного кусателя коленом в челюсть, и он пал жертвой своего же боевого умения – изо рта у него брызнула кровь, кажется, он откусил себе язык. Покалеченный шарахнулся прочь, а я, откатившись в сторону, сумел подняться на колени.

Меня били с разных сторон, кусали, но я смог подняться и на ноги.

Ерш исчез. Он болтался рядом, под левой рукой, и вот исчез, оторвался. То есть его от меня оторвали.

Вокруг кружились ханы. Они тянулись с разных сторон, рвали и тыкали. Куртка, лишенная полос, поехала, ее разнесли по клочкам и разорвали рубаху под ней. На мгновение я подумал, что они остановятся. Увидят наколку на спине и на плече и отступят, но они ничего не видели. Они хотели меня убить, наколка лишь усилила их ярость.

Я заорал и ударил локтем в рожу и пнул кого-то, и передо мной возник хан, и я ударил его лбом в переносицу, и меня ударили по затылку, но несильно, ерунда. Толпа сошлась вокруг, я не мог никак поднять кистень, места для замаха не находилось, к тому же ханы висели на плечах, а один старательно кусал мою ногу.

Откуда-то сбоку налетел хан, он ударил в ухо и натянул мне на голову черный полиэтиленовый пакет. Я задохнулся. Ноги подогнулись, и я сел. В спину умело ударили, видимо коленом, и совершенно точно в позвоночник. Получилось больно, на мгновение я потерял сознание, очнулся уже лежа на земле.

На спине у меня сидели, кажется, трое, во всяком случае, пошевелиться я никак не мог. Я вдохнул сильнее, пакет втянулся в рот, и я смог разгрызть пленку зубами. В легкие ворвался воздух, это неожиданно придало сил, и я смог подтянуть левую руку и сорвать с лица остатки пакета.

Передо мной лежал нож, раскладной, с серебряными накладками, на одной собака, на другой рыбка, очень хороший ножик. Я взял его и вытащил ногтями лезвие и без раздумий воткнул нож в ногу того, кто сидел у меня на шее. Тот взвизгнул и отвалился, стало чуть легче, и я свернулся на бок, свалив того, кто сидел у меня на ногах.

От недолгой беспомощности я почувствовал ярость, и теперь меня вела еще и она. Я работал ножом, подсекал подколенные связки, калечил ахилловы сухожилия, разрывал артерии. Через минуту я поднялся на ноги. Они стояли вокруг, не решаясь. Наверное, я был страшен. Я наклонился и поднял кистень, крутанул его над головой.

Немного тошнило от крови и от удушья, а так ничего.

– Лежать, – приказал я.

Но они не легли.

Я подпрыгнул и увидел: красный свитер двигался к реке и направо. Кажется, его тащили в сторону автомобильного моста.

– Как хотите, – сказал я.

Я прыгнул и ударил кистенем первого, кто оказался на пути. Кистень при правильном использовании – оружие чрезвычайно смертоносное.

Чтобы догнать Ерша, понадобилось минут пять. Я устал. У меня дрожали руки. Не знаю, скольких я убил, многих. Я догнал Ерша, схватил за руку и поволок к мосту. Не оглядывался, а зачем оглядываться…

К мосту.

Возле моста продолжали сидеть тысячи три ханов. Зажиточные. Ханы и в спасающей свои жизни толпе умудряются делиться на тех, кто пробовал рис, и тех, кому никогда не вкусить даже проса. А тут сплошь кругломордые. Лучшая часть человечества. У каждого пластиковая бутылка с водой – эту воду им приносят охранники. У каждого – джутовый мешок в качестве одеяла. Сидят. Ерш взял меня за руку.

Ханы улыбнулись.

– Встать, – сказал я. – Встать.

Никто не пошевелился. Так, значит. Еще неделю назад они бы смирно стояли и в пол смотрели, а сейчас нет, волю почувствовали.

Я – Прикованный к багру. Я рожден от свободного отца и свободной матери, я сам свободный. В любой момент я могу покинуть остров, взойдя на любой корабль. Я могу отправиться в Японию и жить там совершенно свободно. Я могу убивать.

Выше меня только Человек, он – Прикованный к тачке.

– Я – Прикованный к багру, – сказал я. – Я не буду вас уговаривать. Если вы не расступитесь сейчас, большая часть из вас умрет.

Это было неправдой.

Но они поверили.

В этот раз нам не повезло с отдельным вагоном, не получилось раздобыть и отдельного купе, с помощью капитана сил самообороны, которому я предъявила предписание префектуры, удалось достать одну нижнюю полку в купе проводников, на верхней лежал раненый офицер, кажется, моряк.

Выручивший нас капитан был невысоким и, по обыкновению для острова, невеселым человеком лет тридцати, с руками, покрытыми цыпками и глубокими царапинами, капитан имел сусличье лицо и жидкие рыжеватые волосы, я подумала, что он болен и думает скоро умереть. Он отозвал меня в сторону и стал необычайно нудно говорить о погоде: погода портится, очень портится и, возможно, скоро вовсе испортится, ожидается серьезное ухудшение погоды и все такое.

Потом он, разумеется, вручил мне письмо, и я, разумеется, пообещала передать его матери офицера, похожего на суслика. Офицер заплакал, неожиданно обнял меня и снова шепнул, что погода скоро действительно ухудшится.

Я поглядела на море: гроза, приходившая по ночам, снова втянулась за горизонт, небо оставалось чистым и немного светилось от электричества; поселок Гастелло, который раньше находился на этом месте, превратился в настоящую военную базу: палатки для бойцов сил самообороны, склады с горючим – синие пластиковые бочки, выставленные в пирамиды, машины и мотовездеходы. Поинтересовалась, зачем здесь вездеходы, капитан ответил, что с помощью них происходит отслеживание беженцев, которые предпочитают пробираться на юг через сопки, их перехватывают моторизованные патрули, после чего помещают в фильтрационные лагеря. После бунта в Александровске некоторое количество каторжных пытается добраться до юга, чтобы смешаться с условно свободным населением, уже были попытки захватить суда и выйти в море.