Древняя история казачества - Евграф Савельев

Ввиду многих жалоб на своеволие казаков, как русских князей, так и крымцев, султан Баязет дал повеление Менгли-Гирею и сыну своему, кафинскому султану Магмету Шахсоде, всех лихих пашей, казаков азовских и других казаков, сколько их найдется в городе, схватить и привести в Царьград. Для охранения же послов и гостей поставить в Азов других военных людей из крымцев и кафинцев. Менгли-Гирей отправил в Азов сына своего Бурнаша с 2 тыс. крымцев, кафинцев и наемных черкесов, живших в Крыму.

По прибытии в Азов Бурнаш арестовал «больших» людей и несколько казаков и отослал их в Крым, велев рассадить по тюрьмам. Все же прочие азовские казаки разбежались.

«Ныне добро учинилось в Азове», писал крымский хан Ивану III, послы и гости будут провожаемы и Полем, и Доном в добром здоровьи[176]. Судя по тому, с какими силами крымцы приводили в исполнение повеление султана, можно заключить, что казаков в Азове было немало, во всяком случае не менее 2 тыс. Действия же турок дают нам основание заключить, что казаки эти были не магометане, иначе бы крымцы с ними так жестоко не поступили. Имена или, быть может, прозвища казацких шубашей — Караман, Карабай и др. также не могут служить основанием относить старых азовских казаков к магометанам, так как подобные прозвища носили многие атаманы донских и запорожских казаков; например, атаман Сусар Федоров, ходивший с донскими казаками под Казань в 1552 г. на помощь московскому царю Ивану IV; Барбоша, гулявший на Волге при том же царе; Андрей Шадра (по-татарски — рябой), разгромивший вместе с другими донскими атаманами астраханцев в 1554 г.; Семен Кара, основавший городок Семикаракоры и др. Казаки, сталкиваясь в течение веков с татарами, многое поневоле у них переняли, в особенности прозвища, но многое, как мы видели выше, им и навязали. При этом нужно также иметь в виду, что многие кажущиеся татарскими слова на поверку являются славянскими, имеющими древнеарийские корни, например: кара — кер — чер и черн — черный. Следовательно, Карабай — Чернобай, Каракалпаки — черные шапки, Караман — черный человек и т. п.

Для охраны Азова турки оставили до 600 военных людей, которых русские послы также стали именовать казаками, так как они выполняли те же поручения, как и старые азовские казаки, т. е. провожали и встречали послов, охраняли купеческие караваны и проч. Эти казаки в соединении с крымцами и ногайцами впоследствии не раз нападали на рязанские украйны и мордву[177]. Выгнанные турками из Азова казаки ушли на Днепр, на литовскую границу и в 1515 г. вместе с белгородскими поступили на службу к литовско-польскому королю Сигизмунду и получали от него сукна и деньги, что очень беспокоило московского вел. князя Василия III. Написав об этом послу Коробову, бывшему на пути в Азов, великий князь велел ему просить турецкого султана, чтобы он запретил казакам из Азова и Белгорода ходить на службу к его недругу, королю польскому и литовскому. Коробов донес, что по объяснению турецкого посла грека Камала, ехавшего вместе с ним в Царьград, казаки эти ходят в Литовскую землю без ведома султана[178].

Из этой переписки видно, что как казаки белгородские, жившие при устьях Днепра и у Днестровского лимана, так и азовские, не подчинялись ни туркам, ни татарам и служили по найму, «за гроши и сукна», кому пожелают. Беспокойство же великого князя Василия III, выказанное им при получении известия о службе казаков Литве, заставляет предполагать, что этих казаков было немало, иначе говоря, они представляли из себя грозную силу, с которой Москве приходилось считаться, так как Василий III в то время вел с Сигизмундом войну. Радея о пользах Московского государства и желая привлечь на свою сторону азовских казаков, Василий III обратился к своему тайному другу, брату крымского хана, князю Аппаку, и просил его переговорить с казаками и пригласить их «служить ему, великому князю». Аппак сообщил, что казаки азовские и белгородские раскаиваются в своем поступке и просят его, Аппака, «печаловаться о них у великого князя, чтобы он лиха некоторого им не учинил и чтобы им с своими женами прикошевав жити у Путивля и слугами быти, а его недруга короля (литовского) воевати»[179]. Потом в январе 1519 г. Аппак пишет, что уже год назад как он послал к азовским казакам человека, которому наказывал говорить так: «что он, Аппак, печалуется за них у великого князя, между тем как они, живя в Путивле, ходят, куда хотят; что этому казаки поверили и прислали к нему для переговоров мирзу Меретека». Далее Аппак пишет, что он с Меретеком послал к азовским казакам двух человек с предложением, «чтобы те казаки пришедши негде поближе стали» и приказывал посланным говорить казакам так:

«Аз о вас у великого князя печалую, чтобы вам дал место где летовати да где зимовати. И Меретек мирза в головах и все азовские казаки ныне о том тебе (великому князю) бьют челом: толко нас (говорят они) князь великий хочет себе слугами учинити и он бы нам астораканцов дву Ян-Чюру да Ян-Асана из тюрьмы выняв да нам дал: свершено бы — нашему холопьству примета то была».

Далее Аппак продолжает, что Меретек ныне с меньшим своим братом у них и едет провожать царскую казну, «а кош его в Путивле, а проводив назад казну — будет часа того, а приехав — тебе холопом будет и на твоем деле будет. А и белгородские казаки со мною говорили, что все хотят тут же у тех казаков быти: как им весть будет и они все будут же у них»[180].

Эта переписка как нельзя более характеризует положение азовских и белгородских казаков, относившихся с недоверием как к татарам, так и к литовско-польским королям-католикам и питавших тайную надежду на покровительство родственного им по духу православного московского великого князя. Если бы эти казаки были магометане, как думают некоторые наши историки, основываясь лишь на татарско-казацких прозвищах-псевдонимах, то им всего лучше было бы служить туркам и крымцам и с ними вместе громить литовско-русские и московские украины и приобретать почет и уважение среди своих единоверцев. Напротив того, турки их гонят, крымцам они не доверяют и «крепко с ними говорят», некоторое время служат, как и днепровские Черкасы, польским королям «за гроши и сукна», но скоро разочаровываются в этом, даже раскаиваются и просят московского великого князя принять их к себе на службу и дать земли для поселения с своими женами у Путивля. Ясно, что как азовские, так и белгородские казаки исповедывали греческую православную веру. Что же касается носимых ими татарских прозвищ, то это объясняется очень легко: азовские казаки в течение трех веков постоянно сталкивались с татарами, раньше входили в состав Золотой Орды и служили ханам, невольно заимствовали от татар нравы и обычаи, отчасти и язык. Татарские черты характера отразились и на последующем казачестве. В XVII и XVIII вв. донские казаки и их жены часто носили татарскую одежду и в домашнем быту нередко говорили на татарском языке. Это отметил в своих записках и инженер-гидротехник де-Романо в 1802 г., говоря о казаках г. Черкасска.