Время перемен - Кэтрин Куксон

Но вдруг он сам протянул руку и взял хлеб с маслом. Ханна решила рассказать об этом сестре Конвей. Через час она все ей выложила.

– Неужели? Ты в этом уверена? – поразилась та.

– Да, он отодвинул в сторону булку с изюмом и взял кусок хлеба с маслом.

– Ой, я обязательно расскажу об этом старшей сестре, и доктору тоже будет интересно…

Но это известие оказалось не новостью. Старшая сестра объяснила сестре Конвей, что и в госпитале у капитана Беншема наблюдались просветления но, к сожалению, непродолжительные. Более того, в его истории болезни сообщалось, что после таких проблесков сознания ему становилось хуже: усилия его утомляли.

* * *

Всю следующую неделю Ханна с полудня подменяла сестру Конвей. А в пятницу она встретилась с отцом своего пациента и миссис Беншем.

Ханна не видела «старую леди» с того дня, как приходила в особняк на беседу с начальницей. Да и тогда она видела ее только мельком, у лифта. Но ей не надо было объяснять, что маленькая, сухонькая старушка со сморщенным лицом и прямой спиной и есть та самая Бриджи. Ханна узнала бы ее даже если бы к старой даме не обращались с особым почтением.

Около трех часов сама сестра-хозяйка проводила в комнату пожилую леди и невысокого мужчину.

– А мы к вам, капитан Беншем, – бодрым голосом объявила сестра-хозяйка. – К вам сегодня два посетителя: ваш отец и… – Она всегда затруднялась, как называть Бриджи в разговоре с этим человеком. – И миссис Беншем, – вышла из положения женщина.

Фигура в кресле осталась неподвижной. Казалось, он так же безнадежно глух, как и его мать.

– А это сестра Петтит, – представила Ханну сестра-хозяйка. – Сестра Конвей закончила дежурство, а у сестры Бинг воспалились миндалины. И это в конце зимы. Но болезнь приходит, когда ее совсем не ждешь, такова жизнь.

Сестра сделала Ханне украдкой знак уйти за ширму. Рассуждения сестры показались девушке немного странными, но ей пришло в голову, что та чувствовала себя слегка неловко, провожая хозяйку в одну из комнат принадлежавшего ей дома, будто обычную посетительницу.

– Если сестра вам понадобится, она будет рядом. – С этими словами сестра-хозяйка попрощалась и удалилась.

Ханна присела за ширмой в дальнем углу комнаты и раскрыла книгу. Но ей не читалось. Через несколько минут она отказалась от попыток углубиться в чтение. Любопытство взяло верх, и она стала прислушиваться к происходящему в комнате. То, что она услышала, заставило ее неодобрительно покачать головой. Отец говорил с сыном, как и все остальные – словно с ребенком.

А Дэн именно таким и видел сына. Как всегда, ему было трудно с ним обращаться. Если бы Дэна вынудили сказать правду, он бы признался, что приходит в эту комнату через силу. Ему было невыносимо смотреть на Большого Парня. Слезы рвались наружу.

Бедный Бен! Бедный парень! Если бы он погиб, это была бы милость Божья. Но временами Дэн думал иначе. Он, напротив, был рад, что Бен не погиб. Ведь сын остался единственным его порождением, плотью от плоти его. Джон был тоже одной с ним плоти и крови, но это было другое.

Иногда Дэн отказывался верить, что перед ним его сын. Осталась только внешняя оболочка, дважды отмеченного в сводках за храбрость человека, мозг которого сгорел в пламени войны. Врачи называли эту болезнь военным неврозом, проявившимся на фоне воздействия отравляющих газов. Это случилось в сентябре 1915 года. По злой иронии газ, выпущенный из их же окопов по противнику, ветер отнес обратно. Через несколько минут недалеко от Бена разорвался снаряд. Внешних повреждений Бен не получил, лишь превратился в живой труп. Но выглядел парень значительно лучше, если о нем можно было так сказать, чем в госпитале, где отец увидел его несколько месяцев назад. Дэн не мог без содрогания вспоминать о том ужасном месте. Наблюдать взрослых мужчин, которые вели себя, как младенцы, было выше его сил.

Доктор сказал, что случай с Беном не такой уж редкий. Он назвал это погружением в себя. Бен как будто окружил себя ледяной стеной, отгородившись от реальной жизни. Но доктор выразил надежду, что со временем он «оттает».

И он, действительно, иногда «оттаивал», но в этом состоянии становился совершенно невыносимым; без конца говорил, кричал, рыдал, ругался и что еще хуже – набрасывался на всякого, кто к нему приближался. Его успокаивали только сильной дозой лекарств.

Эти вспышки привели к более строгой изоляции, и постепенно периоды оцепенения удлинялись, а взрывы активности ограничились словесной формой.

Дэну пришлось потратить немало усилий, чтобы добиться перевода сына в особняк. Военное начальство почему-то решило, что в Хай-Бэнкс-Холле должны проходить реабилитацию пациенты после ранений и контузий средней тяжести.

Дэн начал, как всегда.

– Ты слышишь меня, Бенджамин? Ты меня понимаешь? Ты лучше выглядишь, парень, идешь на поправку. Доктор доволен. – Он заглянул в немигающие глаза и кивнул. – Здесь Бриджи. Хочешь на нее посмотреть? Она спустилась со своего этажа и добралась сюда, чтобы навестить тебя. – Дэн произнес все это отчетливо, с расстановкой.

– Дэн, не говори так. – Голос Бриджи был тихим и надтреснутым, но в нем еще звучали интонации прежней мисс Бригмор. – Говори с ним нормально. Я совершенно уверена, он все понимает, несмотря на свое состояние. – Она вспомнила, что Кэти когда-то так же говорила с Лоренсом. Бедная, бедная Кэти. Ей так будет ее не хватать…

За ширмой раздался шум, как будто упала книга.

– Да, вероятно, ты права, – согласился Дэн. Он кашлянул и печально продолжал: – Твоя тетя Кэти вчера умерла. Бедная милая Кэти, ты ее помнишь?

Их глаза были обращены на колено Бена. Он стучал по нему пальцем.

– Ну вот, что я говорила, – тихо заметила Бриджи. – Я уверена, он хочет что-то сказать. Он пытается, посмотри на его лицо.

Бриджи повернула к себе лицо Бена своей высохшей морщинистой рукой. И в тот же момент он прищелкнул языком, но губы его остались неподвижны. Из-за ширмы выскочила Ханна, когда цоканье повторилось, на этот раз громче, губы его разлепились, и с них скороговоркой стали срываться слова.

– Мерфи! Мерфи!.. адское пламя… Мерф… кровь на тебе… командование, чертово командование… ад… недоумки… недоумки… иди Мерфи!..

Ханна держала его руки, они дрожали, словно по ним пропускали электрический ток. Она повернулась к Дэну, который помогал Бриджи подняться.

– Извините, но вам придется уйти.

Дэн кивнул, и выражение лица его было таким же печальным, как и у его сына.

Когда за ними закрылась дверь, возбуждение Бена немного улеглось, руки дрожали меньше, слова он выговаривал четче, и все время, не отрываясь, смотрел на Ханну, словно просил о чем-то. Крупные слезы покатились из его глаз, веки тоже дрожали.

– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Ханна, обнимая его, как ребенка. Она прижала его щеку к своему плечу, стараясь остановить лавину слов, но Бен продолжал говорить. В этом невнятном потоке она различала названия местностей, мест сражений, потом он стал повторять слова, которые походили на стихи. И снова и снова говорил одно и то же: «Плавал во чреве, как головастик в кувшине, на нити, что держит в руке Господь».