Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек

потом остановился возле двери и принялся наблюдать за происходящим на промокшей грешной земле. Увидел Мануэля Гомеса: тот спешил куда-то с мокрой шкурой койота в руке. А вскоре мимо прошел Хосе Альварес: он нес оленьи рога. Отец Анджело спрятался в темной церкви. Миссис Гутьерес прошлепала по лужам, прижимая к груди старую, изъеденную молью шкуру медведя. Священник понял, что произойдет этой дождливой ночью, и испытал праведный гнев. «Пусть только начнут! Сразу их остановлю», – подумал он.

Затем подошел к алтарю, взял с подставки тяжелое распятье и унес домой. В гостиной покрыл распятие фосфором, чтобы оно светилось в темноте, а потом сел в кресло и стал вслушиваться в окружающие звуки. Шум дождя заглушал все, что происходило на земле, и все же скоро он начал различать то, чего ждал: размеренное, ритмичное биение басовых гитарных струн. Отец Анджело сидел и слушал, не в силах преодолеть странное нежелание вмешаться. Вскоре настойчивый ритм усилился единодушным скандированием множества голосов. Священник ясно представил, как неистово люди танцуют, босыми ногами взбивая мягкую землю в кашу. Утратив разум, забыв о Боге, глупцы напялили на себя шкуры животных и предались скверне. Биение струн становилось все громче и настойчивее, а скандирующие голоса звучали резче, почти переходя в истерику.

– Скоро они разденутся, – в ужасе прошептал священник, – и начнут валяться в грязи, как свиньи.

Отец Анджело надел тяжелый плащ, взял в руки распятье и открыл дверь. Дождь ревел в небе и на земле, а вдалеке ему вторила река. Гитары продолжали лихорадочно отбивать ритм; скандирование уже превратилось в звериное рычанье. Отцу Анджело показалось, что он слышит, как люди шлепаются в грязь.

Медленно закрыв дверь, он снял плащ и отложил фосфоресцирующее распятье.

– Все равно в темноте ничего бы не увидел, – сказал он вслух. – В темноте они бы разбежались. – И добавил, словно стараясь убедить самого себя: – Бедные дети так ждали дождя. В воскресенье прочту строгую проповедь и назначу каждому небольшую епитимью.

Он вернулся в кресло и снова прислушался к шуму воды. Вспомнил Джозефа Уэйна и представил светлые, полные боли за страдающую землю глаза.

«Должно быть, сейчас этот человек счастлив», – подумал отец Анджело.

В битве с исходом сомнительным

Бесчисленные силы

Под предводительством моим дерзнули

Оспорить власть, от века

Неоспоримую, и ринулись на битву,

Колебля трон Создателя, просторы

Небесные, устои мирозданья.

Исход той битвы – сомнителен.

Мы проиграли? Нет!

В нас не угасли воля, жажда мести,

И, вкупе с мужеством,

В сердцах живет надежда,

Которую врагу не одолеть.

А если так, то впереди – победа!

Дж. Мильтон «Потерянный рай»

Глава 1

Наконец-то наступил вечер. За окном на улице зажглись огни. Неровный свет вывески соседнего ресторана замигал, задергался ярко-красными вспышками. Но в комнату Джима Нолана слепящий свет вывески проникал лишь нежно-розовым отсветом. Вот уже два часа Джим сидел неподвижно в тесном и жестком кресле-качалке, задрав ноги на белое покрывало кровати. Теперь, когда окончательно стемнело, он спустил на пол затекшие ноги и похлопал по ним. Выждав секунду, пока не прошло покалывание в икрах, он встал и потянулся к выключателю лампы без абажура. Зажегшийся свет осветил его номер в меблированных комнатах: просторную чистую постель под безупречно белым, как мел, покрывалом, бюро из золотистого дуба, тщательно вычищенный потертый до бурых проплешин красный ковер.

Подойдя к раковине в углу, Джим вымыл руки, мокрыми пальцами взъерошил волосы. На секунду он задержал взгляд на своем отражении в зеркале над раковиной. Из зеркала на него пристально глядели небольшие серые глаза. Достав из внутреннего кармана пиджака прицепленную там расческу, Джим расчесал на косой пробор прямые каштановые волосы. На нем был темный костюм и серая фланелевая рубашка с открытым воротом. Обсушив полотенцем тонкий обмылок, он кинул его в стоявший на кровати наготове бумажный пакет. Внутри уже лежали бритва «жилетт», четыре пары новых носков и сменная рубашка – такая же серая и фланелевая. Обежав взглядом комнату, он защипил горловину пакета, в последний раз глянул в зеркало, после чего погасил свет и вышел. Спустившись по узким, ничем не покрытым ступеням лестницы, он стукнул в дверь у входа. Дверь приоткрылась. В щели показалась женщина. Признав Джима, она открыла дверь пошире – крупная плотная женщина с темной родинкой возле рта.

Женщина улыбалась Джиму.

– Мистер Но-о-лан… – протянула она.

– Я уезжаю, – сказал Джим.

– Но вы же вернетесь… Хотите, я оставлю номер за вами?

– Нет. Я уезжаю совсем. Меня письмом вызвали.

– Сюда никаких писем для вас не было, – возразила женщина с некоторым подозрением.

– Письмо пришло мне на работу. Возвращаться я не буду, а заплатил за неделю вперед.

Улыбка слиняла с лица женщины. Приветливое выражение медленно сменялось негодующим.

– Вы должны были предупредить меня за неделю. Таковы правила, – резко бросила она. – А теперь я не отдам аванс, потому что вы поступили не по правилам.

– Знаю, знаю, – успокоил ее Джим. – Все в порядке. Я не возражаю. Просто я не знал, как долго здесь пробуду.

Улыбка вновь засияла на лице хозяйки.

– Вы были хорошим постояльцем, – сказала она. – Жили пусть и недолго, зато тихо – не шумели, не скандалили. Случиться вам опять в наши края завернуть, отправляйтесь прямиком ко мне. Уж я для вас местечко найду. Какой корабль в порт ни приди, у меня все моряки останавливаются. Помнят, что здесь им всегда приют отыщется, а в другие места им даже и смысла заглядывать нет.

– Буду помнить и я, миссис Меер. Ключ я в двери оставил.

– Свет выключили?

– Да.

– Ну, хорошо. До утра подыматься к вам не стану. Может, зайдете, перекусим?

– Нет, спасибо. Мне пора.

Хозяйка прищурилась с видом хитроватым и проницательным.

– Может, у вас неприятности какие? Я ведь и тут помочь могу.

– Нет, – отвечал Джим. – Никто меня не преследует. Работу новую нашел, вот и все. Ну, доброй вам ночи, миссис Меер.

Она протянула ему испещренную старческими пятнами кисть, и Джим, переложив пакет в другую руку, пожал эту кисть, на секунду ощутив, как податлива под его пальцами ее мягкая плоть.

– Так что не забудьте, – сказала она, – комната для вас у меня всегда найдется. Я уж привыкла, что постояльцы возвращаются ко мне. И моряки, и коммивояжеры там всякие так и тянутся вереницей год за годом.

– Буду помнить. Спокойной ночи.

Он вышел