Часы Застывшего Часа - Владислав Алеф

показывая, что происходило внутри ее прозрачных зеленых стен. Присмотревшись, еще издалека Язар увидел шумное празднество: цверги танцевали, пили, стучали на барабанах и плошках.

— Цверги веселятся, — изумился Язар. — Быть такого не может.

— Изгои, — посочувствовал им Тхунган. — От многих из них уже отказались семьи, а родственники других просто не знают правды, ибо не покидают своих стен.

— Что же плохого в пении и танцах? — изумился Язар.

— Это увлечения альвов и, — великан посмотрел на Иварис, словно извинялся, — фавнов, которых цверги ненавидят. Жизнь под землей должна быть суровой, и нельзя веселиться, когда тебя прокляли и загнали во тьму. Так считают цверги.

— А как считают ванапаганы? — заинтересовалась Иварис.

— Наши предки выступали против богов, но мы давно не держим на них зла. И хотя Эсмаид не запрещает нам ходить под его светом, мы предпочитаем жизнь под землей. Мы любим цвергов и защищаем их, как наших меньших обидчивых братьев.

Тхунган оставил гостей у корчмы, ибо сам не мог в ней уместиться. Когда путники подошли к низенькой кварцевой двери, из нее вдруг выскочила молодая цверга. Она рыдала навзрыд и закрывала заплаканное лицо руками. Следом за ней выбежал мужчина, он схватил ее за руку и остановил.

— Дорогая, подожди! — взмолился он.

— Что я скажу детям? — выкрикнула женщина, обернувшись. — Что их отец балагур? И откуда в тебе столько бесстыдства, чтобы после всего, что ты здесь делал, смотреть им в глаза? — Она вырвалась из рук мужа и в отчаянии обхватила голову руками. — Горе мне! Какой позор! Что скажут домочадцы, что скажут соседи! — и, заливаясь слезами и продолжая рыдать, она убежала. Мужчина поспешил за ней, его бронзовое лицо было мрачнее подземных скал.

«Хризолитовую черепаху» наполнял теплый свет большой бронзовой люстры. Вдоль низеньких стен овального зала тянулись каменные столы, заставленные выпивкой и блюдами, цверги сидели за ними большими компаниями, и ни один стол не пустовал. Между столами проворно сновали разносчики с каменными кружками, тарелками и блюдами. Они внезапно появлялись и также внезапно исчезали в смежной с большим залом кухне, — каменной пристройки, полной сильгисовых огней. В центре большого зала мужчины и женщины танцевали парами, вращались друг вокруг друга, сходились и расходились, выстраивались двумя цепями, перемешивались и менялись партнерами. Быстрый и незамысловатый танец подгоняла задорная музыка: гудели бронзовые барабаны, обтянутые кожей трунгалов, и трещали костяные ложки. Ложкари сидели за столами и для своих нужд использовали случайную посудную утварь, собственные кости или плечи соседей. Нередко после этих нападок соседи и сами вовлекались в игру и начинали стучать посудой по лысым лбам ложкарей, — ложкари только пуще улыбались.

На стенах висели и другие, но менее уважаемые цвергами музыкальные инструменты: костяные мандолины, со струнами из разных металлов, пестрые каменные окарины и свирели. Отдельное внимание привлекала к себе маленькая хризолитовая черепашка с отверстиями для духовой игры. Под черепашкой за большим кварцевым столом покачивался в такт музыке корчмарь, молодой оловянный цверг Хъялар. Представитель самой низкорослой разновидности цвергов он едва достигал плеча невысокой Иварис. Его кожа имела холодный стальной оттенок, а улыбчивые глаза горели темной синевой. Отличался он от бронзовых цвергов и белой бородой, а также округлым лицом и его мягкими чертами. На столе сидели и болтали ногами две девочки-цверги, неотличимые лицами, но кожа одной была бронзовая, и оловянная у другой.

— Пап, я хочу поиграть на черепашке! — попросила девочка с оловянной кожей.

— Поиграй, — разрешил он. — Но старайся попадать в общий мотив.

Девочка распрямилась на столе, потянулась и сняла черепашку. Спрыгнув, она побежала к музыкантам, а сестра поспешила за ней.

— Давай по очереди! — крикнула она вдогонку.

При появлении необычных гостей музыка на мгновение прекратилась. Вдруг оступились танцоры, а зрители с недоверием уставились в свои кружки и стали протирать глаза. Один ложечник затряс головой и дважды стукнул себя ложкой по лбу. Сестры отложили борьбу за черепашку и широко раскрыли рты.

— Приветствую вас в «Хризолитовой черепахе», друзья! — вежливо крикнул Хъялар и обратился музыкантам. — Что же это вы остановились? Никак разучились играть?

Раздались смешки, музыка поспешно возобновилась, цверги снова перемешались и продолжили танцевать.

— Как отрадно мне видеть здесь новые лица! — произнес Хъялар, когда гости подошли к столу. — Чем я могу вам угодить?

— Интересное у вас заведение, — отметил Язар. — Это, правда, панцирь настоящей черепахи?

— Самой настоящей! — загордился корчмарь. — Хризолитовый панцирь был украшением трофейного зала Пелруина, отца нынешнего короля. А когда Пелруин утопился в озере, мой дед прокрался в Орховур, да и вынес панцирь. Не украл, а сберег, ибо по закону Гортунгаша все добытое прошлым королем скармливают Атнамору. Дед мой был рыбаком, — ремесло это не в большой чести у цвергов, — и собрал в «Черепахе» общество рыбаков. При моем отце здесь располагался игорный дом. Отец проиграл «Черепаху» в карты одному альву, но тот пообещал отпустить долг, если мы найдем ему попутчиков в Ашманашиам. Конечно, мы с братьями вознамерились помочь отцу. Были с нами и те, кто сейчас веселы и беззаботно танцуют, — Хъялар обвел взглядом толпу. — А были и те, чья музыка больше не звучит. Отец мой также не вернулся. Он завещал мне не играть в карты и никогда не грустить. Сначала мне было тяжело исполнять его пожелание, но теперь я разучился грустить, и даже когда музыка в «Хризолитовой черепахе» смолкает, в моей душе она продолжает звучать. — Закончив говорить, Хъялар улыбнулся. Эта была искренняя улыбка, и за ней не пряталась затаенная боль.

— Это точно был альв? — с сомнением переспросила Иварис.

— Его глаза были темнее твоих, а кожа темней, чем у твоего друга, но я убежден в своих словах.

— Зачем он приходил в Гортунгаш и зачем отправился к нагам?

— Он справлялся о каком-то цверге, но никаких объяснений не дал. Из Ашманашиама мы вынесли много золота, но альв взял себе только необычный амулет — маленькую дверцу на ансуровой цепочке.

Иварис уже хотела задать новый вопрос, но тут заметила подле себя дочерей Хъялара. Девочки смотрели на нее во все глаза, девочка с бронзовой кожей протягивала ей окарину-черепашку.

— Нет, — смутилась фавна. — Едва ли я смогу поддержать господствующий мотив.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — заголосили дети.

— Почему нет? — поддержал их Язар. — Мне бы хотелось это услышать.

Иварис села на край стола и приблизила черепашку к губам. Она начала играть медленно и тихо, так что ее нежная мелодия тонула в общем грохоте и была почти неразличима. Но постепенно звуки окарины набирали силу. Как размеренный мягкий голос неизбежно побеждает крики, так мелодия Иварис в общем гаме вышла на передний план.