Корпорации-монстры: войны сильнейших, истории успеха - Александр Соловьев

Его личным, а не унаследованным достоянием была изумительно деликатная щедрость по отношению к друзьям. Он называл подарки кредитами и никогда не требовал деньги назад. Женщин он любил, но требовал от них безоговорочного обожания, к которому его приучила мать. Если ему в этом отказывали – роман отменялся.

Берлинская красавица Ирмгард Бибернель – хозяйка модного берлинского салона – была несколько критичнее, чем следовало, и на всю жизнь осталась всего лишь другом. Спать он предпочитал с ее манекенщицами. А на одной даже женился вторым браком.

К началу Второй мировой войны юный Аксель успел как следует погулять по притонам берлинской богемы, научиться носить фрак и отказаться от карьеры оперного баритона. Он всерьез относился к религии, как его приучили в заспанном городке Альтона, где по воскресеньям наступало царство протестантских пасторов. Он рано научился смотреть прозрачными голубыми глазами сквозь собеседника и держать дистанцию.

В том, что ему предстоит ошеломляющая карьера, он не сомневался ни секунды. И потому никогда не пытался скрыть собственное высокомерие.

От призыва в армию Акселя Ш принтера спасли влиятельные берлинские друзья, доставшие вожделенное освобождение по состоянию здоровья. Власти были так любезны, что разрешили Шпрингеру-старшему, сдержанно не одобрявшему новый политический режим, сохранить типографию. А за ликвидированную газету выплатили 275 тысяч рейхсмарок компенсации. На эти деньги сыну удалось и дальше посещать берлинские кабаре.

Негодуя по поводу национал-социалистов, он не собирался расплачиваться за это жизнью. Карьера героя внушала ему отвращение. В 1945 году на вопрос американского следователя «Преследовали ли вас во время войны?» Аксель гордо ответил: «Только женщины». Лояльность Акселя Шпринтера произвела на американские власти самое благонадежное впечатление. Лицензию на самостоятельное занятие газетным делом ему дали без проволочек, и за несколько лет он стал самым преуспевающим газетным магнатом послевоенного времени.

Оставаясь завсегдатаем салонов, кабаре и дорогих ресторанов, Аксель Шпрингер занялся созданием газет «для народа», к которому относился с неизменным и непреодолимым презрением. Газетный рынок Германии был уничтожен американской военной цензурой. Издательское дело считалось безнадежно убыточным и небезопасным. Но прессу, принадлежавшую Шпринтеру сложно было подвергнуть цензуре.

Свои первые миллионы он заработал на публикации... радиопрограмм в журнальчике Hoer zu. Радио оставалось единственным всенародным развлечением, журнальчик оказался золотым дном. Он отличался безвкусным оформлением и, главное, низкой ценой. Крикливость, бульварность и дешевизна превратились в фирменный знак всех издательских начинаний эстета и сноба Акселя Цезаря Ш принтера.

За сорок лет беспримерно успешной издательской деятельности Ш принтер завалил европейские газетные рынки десятками изданий, общий недельный тираж которых временами превосходил двадцать миллионов экземпляров.

Если бы кто-то хотя бы в шутку сказал Шпринтеру что цель прессы – объективно информировать сограждан, его хватил бы удар от смеха. Или от возмущения. Кричащий заголовок на первой полосе был в его понимании высшим достижением журналиста. Заголовок, при взгляде на который обыватель решит, что ему предлагают прямой репортаж о конце света. Его журналисты были отменно выдрессированы. Случайное убийство прохожего превращалось в зверское массовое жертвоприношение. Кража восьми марок – в разгул темных сил. Нежелательное политическое заявление – в агонию демократии.

Он не видел ни малейшей разницы между простым преувеличением и откровенной выдумкой. Тот, кто не умел добывать или хотя бы сочинять сенсации, не имел у Шпринтера никаких шансов.

Интеллектуалы морщились, либералы негодовали, тиражи ползли вверх. Любимая газета шефа – Bild – продавала по четыре миллиона экземпляров в день и была превращена в отдельный концерн. С приложением для автомобилистов, приложением для женщин и воскресным приложением.

Вместе с тиражами росла его власть, которая к началу 60-х в несколько раз превосходила государственную. Если он в исключительных случаях лично снимал телефонную трубку, то представлялся ошарашенному собеседнику: «С вами говорит сам король». Тот, кто принимал это за удачную шутку и рисковал захихикать, мог считать себя уволенным.

Когда Шпрингер невзлюбил канцлера Вилли Брандта, правительству пришлось посылать к Шпрингеру ходоков, чтобы добиться перемирия. Шпрингеровские газеты каждый день отнимали у Брандта по нескольку пунктов в рейтинге. Ходоков доставили в поместье Шпрингера на его личном самолете. Конфликт был погашен, издатель снял телефонную трубку и двумя словами прекратил издевательства над чересчур уж либеральным канцлером во всех своих изданиях.

Это не мешало ему настаивать на том, что все его редакторы абсолютно независимы и печатают только то, что думают.

В дни политических волнений 1968-го студенты несли лозунги не против правительства, а против Акселя Шпрингера. Для них он был торговцем дешевыми эмоциями, жирной и изолгавшейся капиталистической свиньей, наживающей миллионы на буржуазном простодушии и консерватизме. Если бы студенты увидели один день из жизни своего главного политического противника, они бы сильнейшим образом удивились.

Среди всех его поместий одно, купленное за сто тридцать тысяч швейцарских франков, было надежно запрятано в швейцарской глубинке среди гор и снега. Добирались до него, как правило, на вертолете. Дом был обставлен как аскетичная протестантская молельня. Единственным дозволенным украшением была строго религиозная картина Лукаса Кранаха и портрет св. Франциска Ассизского. Прочий интерьер был редуцирован до деревянного стола с Библией.

Здесь король европейской прессы, любимец женщин, магнат, решающий судьбы немецкой политики, проводил дни, которые считал самыми важными в своей жизни. Он молился, постился и ждал небесных знамений.

Он считал, что должен спасти человечество.

Когда мама – Оттилия Шпрингер – предрекала гениальному сыну лучезарное будущее, она все же имела в виду нечто другое. Но его юношеская мания величия в 50-е годы стала развиваться в религиозную сторону. К счастью, его очередная – четвертая – супруга была в свое время наездницей и сохранила с той поры железные нервы. Она безропотно сносила припадки христианского экстаза, а если случались гости, непринужденно замечала: «У него опять температура».

Она невозмутимо наблюдала за тем, как Аксель величественно осеняет соседей крестным знамением, и не забывала наполнять холодильник продуктами. Шпрингер уверял, что не нуждается в земной пище, но по ночам, случалось, испытывал зверский голод.

В конце 50-х Шпрингер к немалому ужасу близких утвердился в мысли, что является вторым земным воплощением Иисуса Христа. Удивительным образом это никак не сказывалось на коммерческом успехе его изданий. Он отказывался выходить из дому и посещать издательство. Но его личный секретарь сновал между виллой шефа и офисом. Неизвестно, то ли секретарь отличался выдающейся деловой сноровкой, то ли христианские раздумья и впрямь не мешали бизнесу.