Береg Утопiи - Том Стоппард

Натали (Ольге). Пойдем, ты устала, вот и все! Пораньше ляжешь спать!

Ольга. Я не устала! Не устала! (Непокорно отступает в сад и исчезает из виду.)

Герцен (между тем). У Блана – центральную роль рабочих…

Огарев. Перестань морочить голову бедному мальчику; он будет врачом.

Герцен. У Сен-Симона…

Огарев (ностальгически). Ах, Сен-Симон. Оправдание плоти.

Саша. Это как?

Огарев. Нам всем возвращают наши тела, которых нас лишило христианское чувство вины. Да, это было отлично придумано, сен-симоновская утопия… устройством общества занимаются ученые, и сколько угодно этого самого, ну сам знаешь чего.

Герцен. Прости меня, но там было развитие всей человеческой природы, нравственной, моральной, интеллектуальной, художественной, а не только нашей чувственности… в отношении которой некоторым из нас не требовалось особого поощрения.

Огарев. Да, но без стыда, без исповедей и клятв никогда больше этого не делать.

Герцен. Я имел в виду тебя.

Огарев. Я тоже имел в виду себя.

Герцен. Будь другом, принеси мне бокал красного вина.

Огарев. Когда доходило до любви, я был вполне исправимым романтиком. И рюмку водки.

Саша смотрит на Герцена, который пожимает плечами; Саша уходит.

Герцен. Это не я. Это Натали. Она винит себя за тебя и притом не считает нужным это скрывать.

Огарев. Послушай, Саша, не спрашивай ты все время у Натали, сердится она или нет. Если у нее недовольное выражение, не обращай внимания, тогда, может быть, дело пойдет лучше.

Герцен (задумчиво). Да. Хорошо.

Огарев (задумчиво). С другой стороны, если не обращать внимания, то может выйти еще хуже. Я не знаю, это трудный вопрос.

Герцен. Ну да, ты прав. Я не могу уследить за ее логикой.

Огарев. Но мы должны ее успокаивать, мы должны ей помочь.

Герцен. Ты прав. Но и ты тоже хорош. Когда ты напиваешься, она говорит, что мы испортили твою жизнь. Я не знаю, что ей нужно. Сначала она хотела тебя, потом меня, потом пять минут она сходила с ума от счастья, что мы все любим друг друга, потом она решила, что ее любовь ко мне была чудовищна и она должна быть за нее наказана. Во сне она видит меня с другими женщинами, и мне приходится это отрицать, хотя это был вовсе не мой сон, а ее. Она истерична. Единственное, что ее успокаивает, – это интимные отношения. Если бы только она не забеременела.

Огарев. Если бы только ты не сделал ее беременной.

Герцен. Да, ты прав. Хочешь знать, как это случилось?

Огарев. Может, пожалеешь меня?

Герцен. Это было в ту ночь, когда мы узнали, что царь созвал комитеты по отмене крепостного права – и сделал так, чтобы об этом все узнали! – в России, где все происходит по секрету. Это означало, что мы одержали победу. Раскрепощение было делом решенным, оставалось договориться о мелочах, но сдержать это было уже нельзя, это должно было совершиться. Я чувствовал себя каким-то завоевателем.

Огарев. Да, да, достаточно, вопрос исчерпан. (Пауза.) И вот Лизе почти уже год.

Герцен. Что ж, мы знали, что договориться о мелочах будет трудно.

Входит Саша с бокалом красного вина, аккуратно доставая рюмку водки из кармана. Он протягивает Герцену вино, а Огареву – водку. Огарев пьет залпом. Саша кладет пустую рюмку в карман.

Огарев (между тем). Крестьяне не могут ждать, пока у Лизы появятся внуки. И «Колокол» тоже не может…

Герцен. Мы заявили свою позицию – отмена пером или топором, только топор приведет к катастрофе.

Огарев. Мне эта позиция не кажется предельно ясной…

Саша. Там Натали с каким-то гостем.

Из дома выходит Тургенев; он в цилиндре и с бутоньеркой в петлице смокинга.

Тургенев. Друзья!

Герцен. Тургенев!.. Возвращение скитальца.

Тургенев. О, мне всегда казалось, что я русский путешественник. Как вы поживаете, господа? Саша уже совсем молодой человек… А Ольга с нами? Нет, не с нами. Так что я не смогу отправить ее в дом…

Герцен. Какие новости? Рассказывай немедленно.

Тургенев. Прежде всего успокойте меня, скажите, что ружье, которое я заказал у Ланга, было доставлено к вам в целости и сохранности.

Герцен. Оно здесь. Мы его даже не вынимали из ящика.

Тургенев. Ну, слава богу. Я беспокоился, учитывая вашу привычку переезжать с места на место, будто за вами гонится полиция.

Огарев. Саша, может быть, предложишь гостю выпить…

Тургенев. Нет, ничего не нужно. (Саше.) У меня поручение от Натали. Она просит разыскать Тату, живую или мертвую, и тогда больше ни слова не будет сказано сам знаешь о чем.

Саша. Я не знаю о чем. (Смеется.) Тату?

Тургенев. Я только цитирую… И Ольгу, если увидишь.

Саша. Она всегда прячется. Вы собираетесь в оперу?

Тургенев (сбит). В оперу?… Почему?

Огарев. Он имеет в виду твой наряд.

Тургенев. А…

Огарев. Как обстоят дела с твоей оперной певицей?

Тургенев. Огарев, это несколько бесцеремонно.

Огарев. Ну, я несколько пьян. (Саше.) Он собирается в свой клуб.

Тургенев (Саше). Живую или мертвую.

Саша уходит, зовя Тату.

(Конфиденциально.) Небольшое затруднение, связанное со свекольным соком на щеках. (Огареву.). Я езжу в клуб. Я состою членом в «Атенеуме». Полагаю, вы согласитесь, что никому из ваших курьеров не удавалось заметать свои следы с таким шиком. Я оставил в доме пакет с письмами и последний номер «Современника», хотя, видит Бог, удовольствия он вам не доставит. Каким образом журнал, основанный Пушкиным, попал в руки этих литературных якобинцев? А на прошлой неделе, в Париже, я познакомился с Дантесом, убийцей Пушкина. И никогда не угадаете где. На обеде в российском посольстве! Вот что наши властители думают о литературе.

Огарев. Ты оттуда ушел?

Тургенев. Ушел? Нет. Да, следовало бы. Мне это не пришло в голову. Может быть, зайдем в дом? Здесь сыро.

Герцен. В доме тоже сыро. Брось, с тобой все в порядке.

Тургенев. Откуда ты знаешь? У тебя же нет моего мочевого пузыря.

Огарев. Сколько ты был в Париже?

Тургенев. Почти нисколько; я был… за городом, охотился. (Огареву.) Да, с моими друзьями – Виардо.

Огарев. Ходят слухи, знаешь ли, что она тебе ни разу не позволила… Это возмутительно! (Уходит по направлению к дому.)