Убийство по лицензии - Светлана Успенская

Желтоватые пальцы принялись неторопливо набивать черешневую трубку рассыпчатым табаком.

Может быть, нанять актера, внешне похожего на Дубровинского? Было бы интересно перенести один из снов Лизы в действительность. Хотя бы тот, с узкой улицей и погоней с ножом? Или, может, лучше третий, с королем? Или придумать что-нибудь совсем необыкновенное? Поговорить с Дубровинским, спровоцировать его на выяснение отношений с дочерью, а потом, в последний момент, когда ярость ослепит девицу, подсунуть вместо него дублера? Но как инсценировать убийство? В состоянии аффекта Лиза способна пойти до конца. Нет, это очень опасно, она может убить дублера. Не то чтобы это было единственным камнем преткновения, но неудобно связывать высокое имя Дубровинского с криминальным делом. Что бы еще придумать?

Можно инсценировать с точностью всю сцену до убийства, а потом отключить ее сознание — существуют отличные химпрепараты для этого! Допустим, она запомнит собственную ярость, как она бросается с ножом на отца, а потом все — темнота, провал, обрыв. И вот она приходит в себя после приступа безумства (провалы в памяти и неверие в содеянное собственными руками характерно для преступлений, совершенных в состоянии аффекта) и обнаруживает себя сидящей возле еще теплого трупа с окровавленным ножом в руке…

Труп нужного телосложения и комплекции можно одолжить в морге (у фирмы есть нужные связи), переодеть, загримировать под Дубровинского. Ах да, он же будет холодный, только из холодильника! А что, если его слегка нагреть для правдоподобности? Нет, греть нельзя, сразу вонять будет… Правда, когда Лиза очнется (небольшая доза психотропного лекарства или легкого галлюциногена сделает нужное дело), ей будет не до сравнительного анализа температуры тела и окружающей среды, но если уж инсценировать, то все как в жизни… Надо потом еще обдумать этот момент…

Итак, она очнется, обнаружит себя сидящей возле тела отца с ножом в руке. Вокруг — плачущие мать, сестры, брат, упреки, крики «зачем ты это сделала!». Она напугана! Потом появится милиция. На тонких девичьих запястьях с отвратительным металлическим скрежетом защелкнутся наручники — холодные блестящие браслеты, ведь Лиза так любит браслеты… Потом допросы, бесконечные вопросы следователя: почему, да как, да за что…

Лизина растерянность, онемение, нежелание отвечать, одинокая слеза, скатившаяся по щеке. Запоздалое раскаяние и — неверие в то, что она это сделала. Потом битком набитая камера, полная проституток, пойманных с клофелином, наркоманок, засыпавшихся на лишних двух милиграммах для приятеля, бытовичках, удавивших мужа-алкоголика собственными колготками или порешивших его новой, подаренной на Восьмое марта сковородкой «Тефаль» (кстати, надо будет подсадить в следственный изолятор своих людей, не дай Бог девочке что-нибудь не то скажут или сделают, Дубровинский потом со света сживет). Наглый адвокат, грубость охранниц. Страх перед будущим, неизвестность, слезы в подушку. Передачи от матери, убитой горем.

Потом суд. Государственный обвинитель толкует что-то о развращенной молодежи, об обдуманном преступлении с целью завладения наследством (например). Требует пятнадцать лет. Линия адвоката — убийство в состоянии аффекта. Его описание клиентки как натуры творческой, импульсивной, очень ранимой. Его намеки на вечные разногласия с отцом. Его слова о снисхождении к подсудимой, такой молодой, красивой, еще недавно полной надежд.

Последнее слово подсудимой. Ее растерянное — «не знаю что сказать, я не хотела». Ее слезы, руки, протянутые в зал, битком набитый прессой и праздными зеваками. Вскрик и обморок матери. Мрачные лица сестер и брата. Суд удаляется на заседание.

Приговор — десять лет. В зал суда входит конвой, чтобы препроводить подсудимую к месту заключения. Успокаивающее бормотание адвоката о том, что за хорошее поведение ее выпустят через четыре года. Обещание похлопотать насчет перевода в «хорошую» колонию.

Ее прощальный взгляд, обращенный к родным лицам. Ее дрожащие губы, ее сбивчивый шепот, который никто, кроме конвойных, не слышит: «Я не хотела». Ее узкая спина в темном проеме «воронка». Лязг захлопываемой двери — будто закрывается дверь в прошлую беззаботную жизнь. Теперь она — зека Елизавета Дубровинская.

А что потом? Когда ее лучше освободить? Прямо из машины? Она выскочит на снег, распластав руки на холодном ветру, как птица, выпущенная из клетки… Стоп, еще нет снега. Или лучше в зале суда? Например: приговор — не виновна, освободить из-под стражи. Счастливые лица родственников. Ее неверие, растерянный взгляд, вопросы «почему?». Она будет твердить «почему, почему, почему» как заведенная. Ее радость оттого, что кошмар не состоится. Ее мелкая подлая радость оттого, что она опять, как в детстве, улизнула от наказания… Потом дома, неласковые взгляды родных, горячий душ, голубцы и великолепная шарлотка приходящей кухарки Маргариты Петровны. Телефон разрывается от звонков: ну, Лиза, ты даешь! Или нет, наоборот, телефон презрительно молчит, все от нее отвернулись. Фу, как некрасиво — убийство ножом! Вот если бы пистолет…

Нет, во сне фигурировал нож, значит, пусть будет нож. Иначе сон потеряет статус вещего. А вещие сны производят очень большое впечатление на чувствительные натуры.

Когда же на авансцене появится Дубровинский? Дома? Или, может, в зале суда?

Наконец он появляется. Ее бледность, ее неверие, ее слова о призраке. Счастливый смех родных: мы тебя разыграли. Ее обиженно дрожащий подбородок: ну и шуточки у вас. Объятия отца, его снисходительное похлопывание по спине: что, испугалась, Лизка? Его неуклюжие шуточки: ну смотри, дочка, как бы на самом деле такого не приключилось. Ее нежная розовая щека, с нежностью прижатая к его колючей, сизой от щетины щеке: папа, я так рада, что ничего этого не произошло. Его молчаливый взгляд, полный отцовской любви. Ее стыд за все свои мысли, преступные желания, поступки. Ее сбивчивый шепот, полный запоздалой дочерней нежности: папочка, прости…

Объяснение для знакомых — съемки фильма, политический спектакль или что-то вроде того. Всеобщий вздох облегчения. Поздравления — прекрасно сыграна роль!

Потом новая жизнь, полная нового смысла. Новые отношения с отцом — бережные, почти стыдливые. Его снисходительные советы, ее осторожная любовь. Они никогда не будут говорить об этом, но помнить об этом будут всегда.

Желание, получившее реализацию, перестает угнетать. Действительность, которой не было, но которая могла быть, развернувшись перед ней во всей своей отвратительной неприглядности, превращается из будущего в прошлое. Лиза находит молодого человека, мужчину, похожего на отца, выходит за него замуж. У них рождаются дети. Старшего называют по имени дедушки. Дубровинский, оставив в покое синдикаты, тресты, картели, фьючерсы, фондовые рынки и дебри ГКО-ОФЗ превращается в обыкновенного деда, по уши влюбленного в своего внука. Он водит его гулять в Нескучный сад и под раскидистым дубом читает ему «Приключения Буратино». Мальчик похож на деда — есть что-то неуловимо хищное, дубровинское в его невинном облике. Когда он слышит сказку про пять золотых, его глаза загораются алчным светом. Дубровинский-старший видит этот блеск, и он его радует — растет законный наследник дубровинских миллиардов.